Время своих войн 1-2

«Запрет на ввоз в Россию обработанного хлором мяса птицы может негативно сказаться на отношениях Вашингтона и Москвы…» «Российские официальные лица должны осознать какие сложности создаст данное правило для нашей отрасли, а также как это подействует на наши отношения в целом…» «Мы предполагаем, что предлагаемая норма вероятнее всего не сработает…»

/министр сельского хозяйства США Том Вилсак/

«Восток будет для Западной Европы рынком сбыта и источником сырья!..»

Адольф Гитлер, сентябрь 1941 г.

(конец вводных)

----

— Закон улицы справедлив! Ах ты не с нашей улицы? Тогда какого хрена ты здесь делаешь? Дай отчет! Уболтать пытаешься по своему юсовскому пиндосскому адвокатскому состоянию карманной души? В рыло! На штык! Штатовский народ несет ответ за политику своего правительства, коль скоро он его выбирал, а разбираться — кто там за кого голосовал, сколько кукишей в кармане держал, это к …!

Лешка — Замполит не говорит — куда именно, но тут и так понятно.

— Мелочиться? Вошей среди клопов искать? Если пиндосия воюет, а она всегда воюет, везде свое звездорыло полосатое сует, пусть хоть с Ираком, до которого нам, казалось бы, дела нет, но тут любой честный человек, даже не связанный кровными узами с этой страной (родственными или духовными), где бы он сам не находился, имеет полное право к ногтю всякого штатовца! Мирный штатовец? Бизнесмен? Мирных бизнесменов нет! Всякий штатовец — проштатовец, проводник политики собственного правительства в любой стране мира. И точка! Закон улицы! Первый начал? Шагнул подошвой на нашу улицу? Покосился в ее сторону? — Виновен!

— Закон коллективной гражданской ответственности за государственные преступления? — хмыкает Сергей — Извилина.

— Вот! — восклицает разгоряченный Леха, толкая Петьку — Казака в бок. — Ты Извилины держись — он дальше видит, понимает: «что — зачем — почем», да что из этого получится! Будет такой приказ — будем работать и по проводникам идеологий. Уж я им такие «Окна» устрою — форточки не найдут! Отчего, скажите, должен расхлебывать всю эту грязь, что льется из «окон» еврея Нагиева? Почему не русского Вани, Васи или Степана, с которого я по–родственному могу спросить: что же ты, подонок, блядь ты этакая, козел вонючий делаешь?.. С еврея же — как с гуся — не усовестишь, с него, к тому же, спросить нельзя, и уж, тем более, морду щупая, потому как сочтут, что придираюсь за этот самый симитизм его — его морда на все счета священная, пусть хоть по самые пейсы измазался в своем новотворчестве, дерьмо не только ртом, из ушей плывет, а не заткни! Все знают, что ему ихним кагалом наперед греховать отпущено, и приберут его исключительно собственные кошерные черти, как загнется, похоронят с почетом на самом лучшем месте, потому как находится он на переднем крае ихней войны. Ему за это, опять же с разрешения собственного кагала, разрешено собственные пейсики сбрить, кипу не носить, свининку на банкетах кушать, некошерной водочкой запивая, потому как он диверсант на чужой — считай нашей! — территории, которую готовят под свою, и здесь он, сука–диверсант, выделяться не должен. Считаешь, мы — диверсанты? Да мы — дети перед такими! Мы — взвод, а тут — дивизия в одном лице, или куда там — дивизий! — армия! — Леха говорит, едва не захлебываясь. — Всякая такая сволочь на телевидении — армия, и свой грязевой фронт держит! Грязи! Больше грязи! С собой занести, выдумать, объявить чистое грязью — лишь бы одно утопить, замазать Россию на века!

Говорит горячо, а выговорившись, никак не может остыть, все хочет прибавить.

Не стоило бы повторяться Не место, где столь часто надо «гвоздь в гвоздь», такое только «Змею» — командиру группы — положено, или Седому, поскольку он еще и воспитатель — его занудствование уставное. Переводит дыхание и лепит вывод, к которому давно пришел — как бы подводит к черте или стенке.

— Тут только стишки одного еврейского поэта–агитатора и подходят: «сколько раз встретишь — убей!», примерно так… И извиняйте, что не в рифму.

Леха, до краев заполненный удушливым гневом, сторон не видит в поисках правды, цепляет на себя репей древних проблем. «Замполит», он же «Балалайка», прозванный так за неистребимую тягу всему давать простые объяснения, а именно: — «проискам мирового империализма», с недавнего времени уточнил адрес этого империализма и его национальную принадлежность.

Некоторые вещи, когда их концентрация переходит какой–то мыслимый рубеж, уже не могут считаться случайными…