Время своих войн 1-2

Еще, в каждом удобном случае, наведывается в город; истоптал весь, каждую подворотню знает, все надеется опять залетные появятся. У Петьки теперь сзади за ремнем нож, прикрытый пиджаком. Полураскрытый складешок: лезвие заторнуто за ремень, а рукоять с внешней стороны под руку. Оточен бритвой и много раз опробован на «големе» и животине.

Казалось, велика ли важность — морду набили, но Младший Петров злобу и ненависть сохраняет и спустя двадцать лет, и тридцать, и всякий раз, вспоминая, скрипит зубами, меняется в лице, и тогда на него смотрят встревожено. Знает, что безнадежно нести с собой груз о том случае, но ничего не может с собой поделать и в лица врагов (да и не только врагов), где бы ни был, всматривается тщательно, стараясь угадать черты…

Сесть Младший Петров не боялся. У него по мужской, хоть на три годика, но все отсидели. И отец, и дед, и, кажется, прапрадед. Кто за «три колоска» по статье … — хищение государственной собственности, за битье морды должностного лица… По второму уже как повезет: можно загреметь за политику — террор, но за то же самое получить как за хулиганку — словить пару лет — смешной срок! В годы царские можно было покочевряжиться, во времена поздние и за ядреную частушку схлопотать десяток лет — руки способные к работе в Сибири нужны постоянно, иногда кажется специально такие статьи выдумывают, чтобы руки эти работницкие задарма иметь. Три года — везение, за ту же частушку позже давали пятерик, потом и вовсе десять, случалось и «без права переписки», по факту прикрывая расстрел — это, если удавалось подвязать «злостную политическую агитацию». Уже во времена Петрова Младшего, опять сошло на нет — пой, не хочу!..

Умирать — горе, умирать горько, а дальше уже не беда — за могилой дело не станет. Родителей Петрова Младшего хоронили в зимнюю грозу. В одном большом гробу, в который положили рядом — бок к боку. Когда опускали гроб, по небу прошлось раскатисто, будто «верховный» гневался, что не уберегли, и, как закончили, тут же присыпал могильный холмик снегом — прикрыл стыдобу…

Схоронили без Младшего — был в Кампучии, о смерти узнал лишь по возвращении.

Отец Петьки считал, что мягкая веревка на шее — все равно веревка. Сам Петька считал, что веревки нет вовсе.

Их поколение уже со всей страстью веровало в Великий социальный эксперимент, и вера эта была подхвачена народами России, потому как ей невозможно было противиться — она захлестывала. Пена есть всегда, но ее и воспринимали именно как пену, а не сливки. В пятидесятые–семидесятые формировалось уже третье и четвертое поколения. Они уже значительно отличались, но не видели себя вне центральной официальной государственной идеи — «от каждого по способностям», а в неком «светлом будущем» (которое воспринимали как идею, манящую и отступающую по мере к ней приближения) — «каждому по потребностям». Впрочем, потребности были небольшие, рвачество было не в моде. Когда–то новые идеи об Общине, имеющие за собой тысячелетнюю практику дохристианского периода (частью святые, частью юродивые) всегда находившие благодатную почву в России, а необыкновенными усилиями людей, в нее поверивших, ставшие «социалистическим реализмом» не только в местах имеющих опоры, традиционно и наиболее крепко державшимися в крестьянской среде, привыкшей все трудные работы делать сообща — Миром! — воспринимавшей совесть, русскую правду, едва ли не на генном уровне, но теперь уже и везде — на шестой части суши! Но вторая половина затянувшегося столетия двадцатого базовый корень государства основательно подрезала. Россия питалась теперь вовсе другими соками, словно дерево роняющее ствол, впилось в землю своими ветвями, пытаясь через них получить необходимое… Ветви росли куда их направляли, идеи притерлись, поблекли, стали на столько привычными, что их едва замечали — «сливки» все те же, а вот пена поменяла окраску, стала более завлекательной…

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

«Правда», 25 мая 1945 года (по газетному отчету):

Тост Главнокомандующего И. В. Сталина 24 мая 1945 года, на приёме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии:

«Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост.

Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа, и прежде всего русского народа.

Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.