Время своих войн 3-4

«Умные, «измы» всяческие знают досконально, — Миша молчит, однако «ворчливо» молчит, как бы в себе разговор продолжает… — А те, другие, получается, умнее. Или не столь умные, как хитрые? Хитростей–то у них от маковки до самых помидор. Целиком из хитростей состоят. И все–таки, как там Извилина говорил?.. — Ум и хитрость — две категории, вовсе не равные. Такие же, как правда и ложь. Первая — категория, а вторая — инструмент. И вот этим инструментом «ложь–хитрость» и орудуют. Что хотят творят и скользкие, не прижмешь, а прижмешь, все равно бесполезно. Главное они у себя вытравили — совесть. Потому непобедимы. У нас как все по–глупому — слово дал, держишь, хоть умри. Поперек совести не шагни. Достоинство. Честь. На всем этом играть можно и играют. Манипуляторы. Тут, пожалуй, только пуля. Только, может, харе самим стреляться? Столько перестрелялось — эти бы усилия, да по другим точкам…»

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

«Израиль рассчитывает через три месяца перейти на безвизовый режим с Россией. Накануне на консультациях в Москве было завершено техническое согласование проекта соглашения об отказе от визовых формальностей при взаимных поездках граждан обеих стран…»

/РИА «Новости»/

(конец вводных)

----

И в какой момент от всех этих разговоров стало воротить? Да так, что хотелось хряпнуть кулаком по столу и если не вогнать его в землю, так проломить дыру, и тем отвестись. Словно наступила реакция отторжения. Ну, не принимал здоровый организм все это больное, отказывался, будто нет ничего из этого на белом свете — мираж это, морок. Рассудок того требовал! И какое–то время казалось — что так и есть. Вот же они — песок, речка, что до него были и после него останется. Но за пролеском виднелись невозделанные поля, с проклевывающимися березками и сосенками — самосевкой, пока еще до колена, но знал, что забьют полностью. Где–то дальше заброшенный скотник — пример запустения и безысходности, вросшая у дворов, покрытая рыжьем, техника, на которую не купить комплектующих. Разум опять искал виновных и упирался в Москву, в ее жидовство. Разве премьер, как говорят ему, не жид? И… и теневой диктатор Чубайс? Мэр Москвы? Или мэрша (что за слова–то мерзкие стали произрастать на русской почве!) северной столицы, за каким–то хером опять переименованной в нерусское — Петербург. Чем плох Петроград? Град Петра. Град — это город. Русское слово — русский смысл. Как так случилось, что народность, которой численности едва ли один процент от общего, правит теперь Россией безраздельно и по собственному разумению? Что они — главы всех банков, телевидения, газет? Всей информации и тех денег, которые под эту информацию делаются на России, выдавливая из нее кровь будущих поколений? Можно ли на этих условиях рассчитывать, что найдется средь них Абрамович, чтобы сыграть роль Минина в Российской истории? И почему именно евреи, а не татары? Все–таки, вторая по численности нация в России. Но не видно их, словно и не существует. Почему не другие? — терзается Миша, одновременно понимая, что насрать ему, как и многим, кто задается подобными вопросами, на то, какая из наций правит, если бы с этим правлением России ПРИБЫЛО. И речь здесь вовсе не о территориях, а о таком, много более весомом и необходимом русскому человеку, как — Честь, Долг, Достоинство, на которые сейчас, словно в испуге, наложено Табу — обет умолчания. Вернуть гордость могилами предков, а не гадить в них, перед тем пританцовывая на костях свои ритуальные «семь–сорок». О Боге тут и речи нет. Этого уже похоронили окончательно, давно похоронили, Православия не вернуть, не опереться. Человек или Бог? Тут теперь только одно из двух, вместе ни за что не ужиться. Бога больше нет — выжили его из жизни. Нет Бога, иначе схватил бы лжеконкурента своей дланью за волосья, поднял под небеса — смотри чего понаделал!..

Миша кряхтит — видно как мысли ворочаются, что глыбы перебирает, и Петька — Казак не выдерживает, вторит Сергею.

— Копни глубже, найдешь гуще. По верху жиденькое, суетой своей круги пускает, лопается разным, прикрывая основу…

— Вот еще! — возмущается Миша. — Пристало нам в говне ковыряться!

— Так не бузи! Чего палкой по поверхности лупишь? Только попугать думаешь? Тут всех положено в клоаку спустить!.. Мы — кто, мы — кто…, — поддразнивает он Михаила. — Мы — русы! Русичи! Средь тех, кто у телевизора попкорн жрет русичей нет…

Людям с телевизионной зависимостью, которая прибирает пошибче любой наркотической, но которой, как все наркоманы, не дают отчет, жизнь без мерцающего ящика, обхитрившего их раз и навсегда, кажется пустой.

Когда такое случилось? Отчего? Почему? Отчего, вдруг, стало казаться, что в последние полтора–два десятка лет осталось в России только одно сословие — мещанское?

Идеи коммунизма прививались на корни общины.

И разве можно было привить идеи коммунизма иначе как на само тело ОБЩИНЫ, на ее сложившееся мировоззрение и мечтания? Возможно ли было в какой–либо иной стране кроме России?

Тело уже имелось и частью было подготовлено.