Время своих войн 3-4

«Огромный процент работников прифронтовых ЧК… составляют латыши и евреи… и среди красноармейцев ведется и находит некоторый отклик сильная шовинистическая агитация…»

/Из закрытого выступления Троцкого на заседании Политбюро от 18 апреля 1919 года/

(конец вводных)

----

…Черный кот, жмясь к стене, часто с опаской оглядываясь, прокрался до окна подвального теплоузла и скользнул под небрежно прибитую фанерку. Через мгновение донесся приглушенный концерт завываний. Застал ли он кого–то в своем доме или, напротив, не вовремя сунулся на чужое — кто знает? кто возьмется выяснять? — во всяком случае, не из людского племени, занятого собственным.

Мужик, стоя на балконе, смолит сигарету — свою несчитанную сигарету за день — рассеянно слушает новости: что–то то ли «про Ирак» не то про Иран, а может вовсе про Ирландские острова — кого–то там опять взорвали, что–то сбили или (как уверяют американцы) само упало… Сообщая вещи пожелтевшие, утерявшие прелесть новизны.

Что ему до чужой войны! Один из множества таких же мужиков, давно уже не озадачивающийся ничем. В том числе какими–то там базами НАТО у границ России, летающими на головами военными спутниками… А если ему кто–то скажет об этом, сдвинет брови, удивится: — Да, ну?! — И через мгновение забудет.

Его хозяйка, спешащая к очередной телевизионной серии накрыть ему стол, поминутно выскакивает в большую комнату — смотрит на часы и неодобрительно на экран, где показывают непонятное — «не про жизнь»…

В жизни всякого говна хватает. Иное — ой как! — соблазнительное. Как так получилось? — раз — другой, и уже не человек–разумный, а говноед — подсел на телевизионное… Уже и не выкорчевывать то, что вкладывает телевизор — поспеть за ним невозможно! — речи разумные — непременная принадлежность России при всех режимах — все реже звучат на кухнях. Мало кто способен вскрыть, показывая обратную сторону «ящика» — жилище пауков — пыльное, грязное, с надписями «маде ин не наше»…

Случайно прижитый сын — повод женитьбы, ее упрек и недоразумение, уставившись в мерцающий экран плохенького монитора, «чатится» в своем отгороженном углу так лихорадочно, будто от этого зависит его жизнь.

Дочь–малолетка, поднабравшись от телевизионного же — рекламирующего решения всех ее проблем, трогает себя за титьки — насколько выросли, уже в нетерпении скорейшим образом превратиться в женщину той породы, что в некоторых деревнях Саратовской области называют — «ебанашка», в Псковской — «хвостодрючка», а в Тверской и Новгородской — «бздаболка» — …

Приходит голод — уходит стыд. Случается, стыд уходит и под сытость…

«Мы украдем ваших детей» — прискорбно, но уже «де–факто». Состоялось! «Мы зачаруем и вас» — нигде не озвучивалось, но «вы» — в этом раскладе продукт побочный, который вскоре сам по себе вымрет, оставив «жилплощадь» подготовленным потомкам. Всегда есть программы «максимум» и программы «минимум»…

Усталость имеет способность накапливаться. До той степени, что человек говорит себе: «А не пошло ли оно…!» …и шагает с балкона.

Еще одна смерть в череде многих, оставшихся незримыми. На чей счет ее записывать?

Извилина думает — «тихие смерти», как бы много их не было, останутся за кадром и вряд ли будут записаны на чей–то счет — хотя годы нынешние, раз пришла к власти та же шайка, количеством смертей от тех прошлых лет не отличаются, когда–то явное, нынче скрытное. Хотя восторги по этому поводу, нет–нет, а проскальзывают. Это надо же какой кусок ужираем! Россию!..

И почему это от внимания книги «Рекордов Гинесса», тщательно, даже с любовью расписывающей серийных убийц, ускользнули «расстрельные тройки», созданные стараниями пришедших к власти и представляющих эту власть? Не потому ли, что исполнители не удосужились прикрыться псевдонимами, как тогда было принято среди еврейства, особо часто мелькающего на страницах газет? А ведь только представителями семьи Кацнельсонов — Фриновских всего за какие–то полтора–два года их деятельности в пограничных округах были убиты сотни тысяч русских людей. Только ими!