Время таяния снегов

Кунгас причалил бортом к доскам, настланным на сваи, которые должен был унести осенний ледоход. Толпа пассажиров хлынула на берег. Вдруг Ринтын увидел удивительно знакомое лицо. И на миг показалось, что он стоит на берегу в Улаке. На память пришла давнишняя картина. Как и тогда, на берег сошел высокий красивый мужчина. Только виски у него припорошило и на лице обозначились морщины.

Прежде чем Ринтын бросился к нему, приезжий остановил взгляд на нем и стал пристально его разглядывать.

“Да это же Василий Львович!” – мелькнуло у Ринтына. И он сделал шаг навстречу.

– Смотрю и никак не могу догадаться, кто же ты,– проговорил Василий Львович.– Очень знакомое лицо…

– Это ведь я, Ринтын, улакский…

– Да, помню, помню. Дай-ка рассмотреть тебя как следует. Тогда ты был маленький, тихий. И прятался под дверью, чтобы подслушать урок литературного чтения… А этот,– он кивнул в сторону Кайона,– тоже улакский?

– Нет, он из чаунских, мой друг. Вместе с ним еду в Ленинград,– ответил Ринтын.

– Вот как! – сказал Василий Львович.– Сбывается все-таки твоя мечта!

– А где вы хотите остановиться? – спросил Ринтын.

– Куда поместит ваше начальство. Окружной исполком на прежнем месте?

Ребята подхватили чемоданы Василия Львовича.

– Как теперь в Улаке, интересно посмотреть,– по дороге в окрисполком без умолку говорил Василий Львович.– Наверное, сильно изменился?

– Я сам там не был уже три года,– ответил Ринтын.– Очень хочется там побывать, да пора уже ехать.

– А вот я теперь поеду в Улак,– сказал Василий Львович.– Институт языка и мышления послал в командировку.

Отке не было. Его замещал длиннолицый секретарь, который посоветовал Василию Львовичу самому поискать место для ночлега.

– Можно устроиться у нас в общежитии! – обрадовался этому Ринтын.– Сейчас народу пока мало, и можно найти даже отдельную комнату.

Быстро договорились с директором, и Василий Львович, отказавшись от отдельной комнаты, поселился вместе с Ринтыном и Кайоном.

42

Василий Львович прожил в Въэне три дня и попутным сейнером уехал на север.

В первый вечер Ринтын и Кайон долго не давали ему спать, буквально засыпали его вопросами.

Кайон был не на шутку огорчен, что в Институт языка и мышления учиться не принимают. Там можно было работать научным сотрудником или же поступить и аспирантуру после окончания высшего учебного заведения.

– Институт языка и мышления! Ты слышишь, Ринтын,– мыш-ле-ния! – говорил Кайон и мечтательно закрывал глаза.– Люди там только и делают, что мыслят, то есть рассуждают о сложных проблемах…

– Они ходят сонные, полузакрыв глаза. Размышления не оставляют им времени одеться и поесть – они просто закутаны в одеяла, худые, с грязными, босыми ногами,– дорисовывал картину Ринтын, которого обижала такая легкая измена университету со стороны Кайона.

– Но ты же видел Василия Львовича! – упрекал Кайон товарища.– Он совсем нормальный человек, бреется каждый день. Носит кирзовые сапоги, а ноги обматывает портянками. И ноги у него чистые.

– Вот в том-то и дело. Все, что рассказывал Василий Львович о работе института, ты пропустил мимо ушей. В голове у тебя осталось только название: “язык и мышление…”

– А все-таки после окончания университета я поступлю в этот институт!

– А в милицию не хочешь? – с ехидцей спросил его Ринтын, вспомнив, как сам однажды чуть не сменил мечту об университете на милицейскую форму.

Кайон не понял намека и озадаченно посмотрел на Ринтына.

Наконец костюмы и пальто были готовы и ребят вызвали в мастерскую. По такому торжественному случаю с ними отправился и Филипп Филиппыч.

В том, что человек надевает новую одежду, ничего особенного нет. В мастерской ли она сшита или то изделие так называемого массового пошива – это тоже не имеет значения. Но если тебе впервые в жизни сшили специально для тебя матерчатую одежду – это уже заметное событие, которое волнует, как предстоящий экзамен.

Когда ребята натянули на себя новенькие костюмы, Филипп Филиппыч начал вертеть их перед зеркалом, критически оглядывая каждую складку и шов.

– В плечах не тянет? – озадаченно допрашивал Филипп Филиппыч.

Но Ринтын и Кайон с нескрываемым удовольствием разглядывали себя в большие зеркала. Оттуда на них смотрели черноволосые нарядные парни.

– Элегантно, ничего не скажешь,– подал голос, наконец, закройщик.

От этого слова пахнуло на Ринтына чем-то чужим, очень далеким. Оно почему-то напомнило ему ярко раскрашенные жестяные банки, которые выбрасывало море на улакский берег.

– Элегантность тут ни при чем,– сердито сказал Филипп Филиппыч.– Важно, чтобы костюм хорошо сидел.

Но как он ни придирался, видно было, что портной постарался на совесть.

Под присмотром Филиппа Филиппыча всю новую одежду сложили в чемодан. Теперь дорожные чемоданы Ринтына и Кайона приобрели солидный вес.

У ребят было новое занятие: чтоб скоротать время, они вслух повторяли адрес Василия Львовича.