Время таяния снегов

– На троллейбусе номер пять нужно доехать до остановки Кирочная, выйти там и идти пешком до улицы Красной Конницы. Напротив входа в большой разрушенный дом. Подняться на третий этаж и нажать на звонок двери с цифрой “семь”,– закрыв глаза, повторял Ринтын, а Кайон следил по бумажке.

43

Пароход назывался “Двина”. Он пришел с севера, выгрузив по стойбищам и полярным станциям продовольствие. Высоко над водой виднелась красная черта – ватерлиния. Теперь на пароход грузили пушнину, бочки с жиром морского зверя. Основной груз – пассажиры расположились на берегу и ожидали команды, когда дадут разрешение на посадку.

Ринтын и Кайон с первой партией пассажиров взобрались на борт судна. Пароход был грузопассажирский. Немногие каюты предназначались пассажирам с маленькими детьми.

Ребята спустились в трюм, где были устроены деревянные нары. Здесь они облюбовали себе место и сложили чемоданы.

Позабыв о наставлениях Филиппа Филиппыча – смотреть в оба и ни в коем случае не оставлять чемоданы,– они поспешили на палубу. Им хотелось увидеть, как пароход будет отчаливать от родной земли.

Матросы гоняли ребят с одного борта к другому, но Кайон и Ринтын не уходили с палубы до самой ночи.

Утомленные сутолокой, они в полночь спустились в трюм, чемоданы были на месте. Ребята быстро уснули.

Среди ночи их разбудил непривычный шум. Наспех сколоченные деревянные стойки нар и холодные металлические стены дрожали.

– Плывем,– шепнул Ринтын Кайону и вскочил с нар.

Через минуту они уже были на мокрой холодной палубе.

Пароход шел в ночь. Кругом ничего не было видно, лишь за кормой тянулась вспененная винтами белая дорожка, теряющаяся в кромешной тьме. Справа должен быть берег. Тщетно друзья вглядывались, напрягая зрение. Им так и не удалось увидеть еще раз родные берега, которые они покидали так надолго.

Продрогшие ребята вернулись в трюм, и оба уснули тревожным, часто прерываемым сном.

Наутро началась пароходная сутолока. Ревизор с помощью нескольких матросов проверил у пассажиров билеты и “утешил” всех новостью, что команда сможет обеспечить горячей пищей только женщин и маленьких детей. Зато кипятку предлагалось сколько угодно: на корме из большого крана все время текла горячая вода, оставалось только заварить чай.

Ребята обзавелись большой жестяной банкой, которая прослужила им до самого Владивостока в качестве чайника. Когда они уселись на деревянных нарах, наполнив кружки чаем, к ним подошел сосед – молодой парень в выцветшем бушлате с ярко начищенными пуговицами.

– Откуда, ребята? – просто спросил он и присел рядом.

Друзья назвались.

– Выходит, впервые на материк? Вот что – держитесь меня. Главное, не робейте, и все будет в порядке. Будем знакомы – Миша Абрикосов, бывший старший механик гуврэльских мастерских, а теперь просто отпускник. Еду в Сучан, к родителям.

Миша произвел ревизию запасов Ринтына и Кайона и одобрительно сказал:

– Снарядили вас отлично. Продуктов не то что до Владивостока – на кругосветное путешествие хватит.

Пароход упорно резал тяжелую океанскую воду и с каждым днем уходил все дальше на юг. Прошли Берингово море. Однажды в низком морском тумане показались парящие в воздухе вершины гор, покрытые снегом. Началась гряда Курильских островов. Охотское море встретило пароход против обыкновения прекрасной погодой. Было тепло и даже жарко. Некоторые пассажиры предпочитали ночевать под открытым небом, прямо на палубе, спасаясь от трюмной духоты.

Ринтын и Кайон давно сбросили свои теплые демисезонные пальто: днем было жарко и в пиджаках. Бродя по пароходу, они нашли место на корме, надежно защищенное от солнечных лучей. Сюда к ним приходил Миша Абрикосов и наскоро проводил беседу, как нужно себя вести на материке.

– Главное, не теряться и держаться меня,– скороговоркой произносил он и убегал на носовую палубу, где вот уже несколько дней шла беспрерывная игра в карты.

Судовое радио передавало русские народные песни в исполнении Лидии Руслановой.

Поедем, кра-со-о-тка, ката-а-ться,—

неслось над Охотским морем.

Видимо, судовая коллекция пластинок была посвящена одной Руслановой. Но это нравилось и пассажирам и команде, соскучившейся по родной земле. Так по крайней мере предполагали Ринтын и Кайон, слушая исполненные надрывной веселости песни, и в тысячный раз гадали, как встретит их далекая русская земля, к которой они так долго стремились и которая все больше волновала и наполняла тревожным ожиданием сердца юношей.

Они мало разговаривали между собой, но их мысли были одинаково смутны и одинаково направлены к новой земле.

И лишь однажды Кайон, потягиваясь после неподвижного сидения в тени на корме, грустно сказал:

– Все же южное солнце слишком теплое…

В его тоне Ринтын услышал тоску по оставленной Чукотке, где не только вся окружающая природа, но каждый совершенно незнакомый человек был родным.

44