Читаем Время таяния снегов полностью

– Опрятно одет,– заметил третий.

Петр Петрович посадил Ринтына на диван, сам пристроился рядом и сказал:

– Говоришь, твоя учится вместе с Наташа?

Ринтын кивнул.

– Вы знаете, какой это замечательный народ чукчи! – обратился к гостям Петр Петрович.– Я читал роман Семена Зернова “Человек уходит в море”. Советую всем познакомиться с этим произведением. Необыкновенная честность, выносливость, правдивость отличают этих людей. Одним словом, экзотика!

Петр Петрович засмеялся и нагнулся к уху Ринтына:

– Твоя слушай-слушай – моя говори.

В дверях показалась Наташа.

– Папочка! Что ты как-то странно разговариваешь с моим гостем?

– Как странно? Чтобы ему легче было понимать,– заявил Петр Петрович.– Твоя-моя, и все ясно как на ладони.

– Да Ринтын лучше тебя знает русский язык,– сказала Наташа.

– Неужели? – смутился Петр Петрович.– А я-то с ним чуть ли не по-китайски говорю!

Гости оживились.

Наташа села рядом с Ринтыном, оттеснив отца. Она ласково смотрела на парня. Такого с ним никогда не случалось: на душе смятение, и в то же время он был по-настоящему счастлив оттого, что такая девушка обращается с ним как со своим близким, явно предпочитает его всем другим.

В комнату вошла хозяйка и пригласила гостей к столу.

Ринтына посадили на почетном месте – между Петром Петровичем и Наташей.

– Дорогие друзья! – торжественно сказал Петр Петрович, высоко подняв рюмку.– Позвольте мне вас поздравить с праздником Октябрьской годовщины и пожелать вам всего хорошего.

– Ура! – крикнул хорошо одетый мужчина, сидевший напротив, и опрокинул в рот содержимое рюмки.

Ринтын сразу же обратил на него внимание. Человек этот был не только лучше всех одет, но и отличался высоким ростом и полным, пышущим здоровьем, румяным лицом.

Все выпили, и некоторое время в комнате слышался только звон вилок.

– Товарищи! – теперь рюмку поднял хорошо одетый мужчина.– Я предлагаю тост за нашего гостя, представителя Ледовитого океана. Как вас зовут? – обратился он к Ринтыну.

– Меня зовут Анатолий, по отчеству Федорович.

– Позвольте! – вмешался Петр Петрович.– Почему Анатолий Федорович? Я читал, что настоящие чукчи не имеют имен и отчеств. У них одно имя, как у римских императоров и прочих королей. Правда?

– Но меня все же зовут Анатолий Федорович, а фамилия моя Ринтын.

Хорошо одетый мужчина вежливо ждал, пока выскажется хозяин. Тот перегнулся через стол и виновато произнес:

– Ты уж, брат, извини нас. Мы мало знаем ваш народ, ваши обычаи и ненароком можем ляпнуть такое, что тебе будет не очень приятно. Заранее, таким образом, извиняемся. И все-таки мне хочется выпить за тебя, будь ты просто Ринтын, и будь ты трижды Анатолий Федорович!

Все выпили. Петр Петрович задумчиво пробормотал:

– Но все же как это так? Я же своими глазами читал про имена…

– И так тоже правильно,– успокоил его Ринтын.– Когда я появился на свет, мне было дано имя Ринтын. И я с этим именем прожил до шестнадцати лег, пока не пришел срок получать паспорт. Я работал тогда в порту Гуврэль. Начальник Гуврэльского отделения милиции товарищ Папазян сказал мне, что это непорядок: иметь паспорт без имени и отчества. “Как хочешь,– сказал он,– но без имени и отчества за паспортом не приходи”. На мое счастье, в тот год начальником Гуврэльской полярной станции был мой давний знакомый, которого звали Анатолий Федорович. Он разрешил мне взять свое имя и отчество…

– Испортили человеку имя! – выслушав рассказ Ринтына, проворчал Петр Петрович.– Бюрократы!

– Как сказать! – возразил хорошо одетый мужчина.– Ведь таким образом Ринтын как бы породнился с русским народом, с нами. Поэтому я предлагаю выпить за это.

Петр Петрович, огорченный тем, что его книжные сведения о чукчах оказались не совсем точными, как бы нехотя выпил и долго ловил ускользающий от него кусок селедки.

Ринтын чуточку захмелел. Он стал громко разговаривать и много есть. Наташина мама все подкладывала ему закуску, просила попробовать то одно, то другое. Ринтын попробовал студень и сказал:

– Самый лучший холодец – из моржовых ластов.

Это услышали все, и кто-то попросил:

– Расскажите о своей Чукотке. Нам интересно.

Ринтын положил вилку и задумался.

– Сейчас у нас уже настоящая зима,– медленно начал он.– Снег выпал. Чистый, белый, скрипучий. Может быть, бушует пурга, заметает новый лед на море, на лагуне. Улакцы самыми первыми в стране закончили демонстрацию. Пели, били в бубен. Собаки бродят под стойками для байдар и вельботов. Одним словом, очень хорошо на Чукотке…

Ринтын рассказывал, и перед ним вставала зимняя Чукотка с пронзительным сильным ветром, зимняя луна в окружении полярного сияния, слышался глухой раскат ледового сжатия.

Столы отодвинули к стене, включили радиолу, и начались танцы. Наташа подбежала к Ринтыну, но парень горестно развел руками:

– Этого я не умею.

– Как жаль,– сказала Наташа.

– И мне жаль,– сказал Ринтын.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги