Время таяния снегов

На вешалке висело пальто Наташи. То самое пальто, в котором она провожала его на вокзал в Пушкине. В этом пальто она ходила в театры, в музеи, в университет. Он так и не сказал тех слов, которые полагается говорить любимой девушке. Он все ждал. Он берег в сердце чувство, не давал ему воли, и оно для него было такое огромное, живое, настоящее, что ему пока довольно было только видеть около себя Наташу, слышать ее голос и быть уверенным, что и она как-то выделяет его из многих других… Долго Ринтын ожидал чувства, которое зовется любовью. Он верил, что встретит ту, которая так часто являлась ему в неясных мечтаниях… В древних греческих сказаниях красавицы рождались из пены морской. Волна в Ледовитом океане холодная, зеленая, а пена желтая. Значит, рожденная из той пены должна быть тоже темной… Почему-то до той самой минуты, пока Наташа сама не обратила внимания на Ринтына, он относился к ней, как ко многим другим девушкам на курсе. Но вот она посмотрела, улыбнулась, что-то сказала, и он увидел, что она совсем другая, близкая, нежная, слабая, как тундровый цветок. Его поначалу не разглядишь в однообразной холмистой равнине, среди других цветов, пока он не скажет: “Вот я! Посмотри, это кусочек неба отразился в моих лепестках”.

В комнату вошли Ласло и Наташа. Она быстро глянула на Ринтына и отвернулась. Ласло подал ей пальто. Этого Ринтын никогда не делал: он не знал, что это долг вежливости мужчины.

Когда за ними захлопнулась дверь, Ринтын тоже оделся и вышел на улицу.

Он брел под мокрым снегом к Неве мимо ярко освещенных окон. Вокруг шумел праздничный город, а в Улаке в эту пору тихо-тихо, только полощется в небе полярное сияние.

По Восьмой линии катились пустые трамваи.

Ринтын столкнулся лицом к лицу с дворничихой. Он впервые видел ее так близко. Она была совсем молодая, раскрасневшаяся от мокрого снега. В глубине шерстяного платка светились синие глаза. От женщины слегка пахло вином.

– С наступающим,– сказал Ринтын.

– Спасибо,– ответила она.– Может, зайдете, студент?

Ринтын молча последовал за ней. Он спустился на несколько ступенек вниз и вошел в жарко натопленную комнатку. На широкой кровати, тесно прижавшись друг к другу, спали две девочки.

– Мои дочки,– сказала женщина, разматывая платок.

– Я их знаю,– сказал Ринтын. Он посмотрел в окно – мимо прошли заплетающиеся ноги прохожего.

Женщина задернула занавески и сказала:

– Раздевайся. Гостем будешь. Меня зовут Верой.

– Меня – Анатолием.

Вера поставила на стол начатую пол-литровую бутылку, соленые огурцы, вареную картошку и толсто нарезанную колбасу.

– Проводим сначала старый,– сказала она, наливая водку.

Ринтын, зажмурившись, выпил. Огненная жидкость обожгла внутренности. Открыв глаза, он увидел перед собой кусок хлеба с колбасой.

Рано утром первого дня 1949 года Ринтын вышел из дома на углу Восьмой линии Васильевского острова и Среднего проспекта. У него было такое чувство, будто он потерял чтото очень дорогое… На улицах никого не было, некого было стесняться, и Ринтын плакал и думал: как это, оказывается, грустно становиться настоящим мужчиной.

10

После очередной лекции Василий Львович задержал Ринтына и сказал:

– Не хочешь ли ты быть моим соавтором?

– Как это? – не понял Ринтын.

– Мы с тобой вместе напишем книгу.

– Книгу?

– Книгу для чтения в третьем классе чукотской начальной школы,– пояснил Василий Львович.– Я подберу материал, ты переведешь, и я отредактирую. На обложке рядом будут стоять наши фамилии – Беляев и Ринтын.

Ринтын представил себе даже обложку будущей книги. Автор книги для него всегда был таким далеким, о котором и не задумываешься. Когда человек пьет из чистого горного источника, он не думает о леднике, питающем его. Его не интересует, кто и когда создал этот источник. Он просто существует, и все. И вдруг Ринтын будет автором! Где-то далеко отсюда, в Улаке, дядя Кмоль увидит книгу, увидит напечатанное на обложке имя и скажет: “Это мой племянник. Я всегда знал, что из него получится настоящий человек”.

На северном побережье Чукотки в школе работает соученик по педучилищу Саша Гольцев. Он родом из Ленинграда, жил в блокадном городе, голодал, и от этого остался худым на всю жизнь. Однажды он получит учебники, возьмет книгу для чтения и увидит на обложке имя друга. Он покажет книгу ученикам и скажет: “Автор этого учебника учился вместе со мной, в Улакском педагогическом училище”.

– Ну как, согласен? – прервал мечты Ринтына Василий Львович.

– Я-то согласен, но справлюсь ли? Одно дело – переводить книгу, а тут выступить соавтором. Боязно, и в то же время отказаться не могу.

– Вот и хорошо,– обрадовался Василий Львович,– значит, будем работать.

Через несколько дней Василий Львович принес первую часть материалов, предназначенных для перевода. К ужасу своему, Ринтын обнаружил, что книга начиналась стихотворением Лебедева-Кумача “Широка страна моя родная”. Уж чего-чего, а стихов Ринтыну никогда не доводилось переводить. Он показал их Кайону.

– Что с ними делать?

– Ну и влип же ты,– с сочувствием заметил друг.– Придется изобретать тебе чукотское стихосложение.