Время таяния снегов

Ринтын сошел на берег. Он никого не знал в Нуукэне и был в затруднении: куда идти? На берегу столпилось много народу, все радовались привезенному хлебу, удачному путешествию на утлой байдаре по ледовитому морю.

Пожилой эскимос показал Ринтыну на охотника в белой камлейке:

– Вот он, наш пекарь Симиквак.

Потоптавшись еще немного среди незнакомых людей, Ринтын приблизился к Симикваку и, тронув его за рукав, спросил:

– Вы знаете Павла Николаевича?

– Пекаря?

– Да.

– Как же не знать! Воо-како! Это мой учитель. А ты откуда о нем слышал?

– Я знаю не только его, но и Петю и тетю Дусю. Они долго жили в Улаке.

– В Улаке? – Симиквак наморщил лоб.– Тогда ты должен знать тамошнего сироту, которого зовут Ринтын. Он друг Пети.

– Это я,– тихо сказал Ринтын.

Симиквак уставился на Ринтына и неожиданно сказал по-русски:

– Вот так химия! – и добавил по-чукотски: – Я не думал, что ты такой большой. Ты, наверное, направляешься в высшую школу? Говорил мне Петя, что ты давно думаешь об этом.

– Вот начал путь,– ответил Ринтын.

– Ты где остановился? – спросил Симиквак. И, услышав, что Ринтын никого здесь не знает, предложил:

– Мы же с тобой хорошие знакомые. Павел Николаевич столько рассказывал о тебе. Пошли ко мне.

3

Ринтын поселился у Симиквака. Яранга была наполовину выдолблена в скале и издали походила на груду беспорядочно сложенных камней. Она стояла на краю стойбища у самого подножия высокой горы, круто уходящей к небу. Вход в ярангу был скорее похож на звериный лаз, нежели на вход в человеческое жилище. Ринтын ожидал увидеть внутри тесный чоттагын и маленький полог, но яранга оказалась очень просторной. Чоттагын, правда, был меньше, чем в улакских ярангах, но зато полог был достаточно вместителен. Он даже разделялся на две части небольшой ситцевой занавеской.

Симиквак кивнул головой в сторону занавески:

– Здесь жила моя дочь – учительница. Теперь она перебралась в настоящую квартиру и даже русское имя себе взяла – Валентина.

В его голосе чувствовалась гордость за дочь, но в то же время старику было грустно и одиноко. Чтобы как-нибудь утешить его, Ринтын сказал:

– У нас в первом классе был учитель Иван Иванович Татро. Когда он стал председателем колхоза, его снова стали звать просто Татро.

– Кто знает, как правильнее. Вот и сын пекаря Петя все доказывал нам, что в хлебопечении главную роль играет химия. Знаки чертил, похожие вроде на буквы, но непонятные. Однажды из-за этой химии мы чуть не испортили тесто. С тех пор Павел Николаевич говорит: вот так химия! А ты, наверное, знаешь, что такое химия?

– Немного знаю,– ответил Ринтын,– только один год ее проходили.

– О, целый год – это много! Я хлебопечению всего полгода учился, а Павел Николаевич говорит, что теперь я не хуже его пеку,– с гордостью сказал Симиквак.

Весь вечер эскимос рассказывал о своем пребывании в Гуврэле, о семье пекаря. Ринтын узнал, что Симиквак вдов и единственная его радость и надежда – дочь. Она закончила Анадырское педагогическое училище и уже год работала в Нуукэнской неполной средней школе учительницей младших классов.

– Ее хвалили в газете,– с довольной улыбкой говорил Симиквак.

– Жалко, что она ушла в учительский дом,– сказал Ринтын,– за занавесью в пологе – настоящая комната.

– Учительница все же. Другие школьные преподаватели в настоящих комнатах живут, а она в яранге. Неловко.– Симиквак увлек Ринтына за занавеску и показал на моржовой коже, покрывающей земляной пол, четыре глубокие вмятины.

– Это следы от четырех ножек кровати… Кровать она с собой взяла.

В ожидании попутного вельбота Ринтын помогал Симикваку по хозяйству, встречал на берегу вельботы, возвращающиеся с добычей. Он охотно перетаскивал мясо к месту хранения, помогал вытаскивать вельботы на берег. К нуукэнскому припаю часто причаливали улакские охотники. Они звали Ринтына обратно домой, говорили, что он слишком поторопился уехать из Улака и только напрасно теряет время в Нуукэне.

Иногда Ринтын был готов возвратиться, и тогда на ум ему приходили слова Анатолия Федоровича: “Одно помни, Ринтын: в пути не останавливайся! Иди все время вперед!”

4

В пологе было темно. Ринтын давно проснулся и лежал на оленьих шкурах, раздумывая, чем бы заняться сегодня. Все приготовления к открытию пекарни были закончены, печь задута, и Симиквак замесил первую партию теста. Лежа в темноте, Ринтын жмурил глаза, потом внезапно открывал их и любовался радугой, возникающей на кончиках ресниц.

Вдруг в пологе стало светло: кто-то приподнял меховую занавесь. Ринтын вскочил с постели и увидел перед собой девушку. Она с любопытством разглядывала Ринтына.

– Я вам помешала, извините,– по-русски сказала девушка и улыбнулась.

Ринтын чувствовал, как покраснел, он никак не мог заставить себя поднять глаза. Понимая, что ведет себя глупо, ничего не мог с собой поделать.

– Вы всегда такой? – с усмешкой спросила девушка.

– Не всегда,– неожиданно сказал Ринтын и еще больше смутился.

Он догадывался, что перед ним дочь Симиквака; он уже несколько раз видел ее издали и не думал, что так оробеет при встрече.