Время терпеливых (Мария Ростовская)

— Сомлела малость девка, — вслух сделал вывод отец. — Князь Ростовский Василько Константинович просит вот у меня твоей руки. Что скажешь-то?

— Да… — надо же, и голос сел.

— Ну вот и ладно, — облегчённо вздохнул князь Михаил, как будто здоровенный куль с зерном с плеч скинул. Обернулся к князю Васильку. — Насчёт свадьбы, я полагаю, так решим… Э, э! Да ты слышишь ли меня, Василько Константинович?

Князь Михаил вгляделся в лицо собеседника, рассмеялся, хлопнул себя руками по ляжкам.

— Два сапога пара! Всё, Мария, иди покуда! Всё, говорю, свободна!

…

— … Филя, прости меня! Простишь?

В горнице, где спали сёстры, было сегодня жарко — по случаю приезда важных гостей истопники натопили все печи в княжьем тереме, как в бане — но Мария лежала, укутавшись до подбородка.

— За что, Мариша? Нет твоей вины передо мной.

— Ну как же… Филя, ведь я жениха у тебя увела, так выходит…

— Нет твоей вины, Мариша, — уже твёрже повторила Феодулия. — ОН выбрал тебя, понимаешь? Как увидел тебя, так и полюбил. В тот же миг.

— Да откуда тебе-то известно? — не выдержала Мария. — Ты и глаз от земли не подымала…

— Для того, чтобы видеть, не обязательно таращиться во все глаза, как ты, — тихо засмеялась Феодулия. — Давай спать уже!

Некоторое время сёстры молчали, слушая, как где-то капает на пол вода, стекающая со свинцового переплёта окна, да потрескивает нагретое печью дерево.

— А может, и надо было тебе таращиться… — неожиданно пробормотала Мария, засыпая. — Может, тогда всё было бы иначе…

Пауза.

— Может, и надо было, — медленно, тихо ответила Феодулия.

…

— … Венчается раб божий Василько с рабой божьей Марие-е-ей!..

Голос отца Иоанна, епископа Черниговского, а по совместительству и духовного наставника князя Михаила и всей его семьи, зычно раскатывался под церковными сводами. Церковь была полна народу, в воздухе плавал чад от множества горящих свечей, пахло воском и ладаном.

Мария испытывала беспокойство — свечка, которую она держала, грозила вот-вот растаять в потной разгорячённой ладони. Вот интересно, велик ли будет грех, если при венчании невеста уронит свечку? Надо будет спросить у Феодулии, уж она-то всё про грехи знает…

— …Согласен ли ты, Василько, взять в жёны рабу божью Марию?

— Да… — услышала Мария хриплый голос своего жениха. Или уже мужа? А вот интересно, с которой поры они будут мужем и женой — как отец Иоанн венец возложит, или только когда кольца наденут?

— …Согласна ли ты, Мария, стать женою раба божьего Василько?

— Да — ответила Мария, глядя на отца Иоанна широко распахнутыми глазами. Свечка в руке медленно расплывалась. Ой, ой, сейчас упадёт…

— … Наденьте кольца, дети мои, — отец Иоанн чуть пригасил голос, немного убавив торжественности, но взамен подбавив сердечности.

Чуть дрожащие чужие пальцы коснулись руки Марии, на палец скользнул гладкий, холодный металл. Надевая кольцо жениху, Мария испытала огромное облегчение — свечка выдержала-таки, не подвела…

— Поцелуйтесь же, отныне вы муж и жена!

Мария разом забыла про свечку. Перед ней, так близко, что и представить невозможно, маячило лицо князя Василька, и он наклонялся ещё ближе, и ещё… Крепкие, настойчивые губы коснулись её губ, и Мария испытала вдруг изумление — это что же выходит, теперь она мужняя жена?

…

Дверь была толстая, крепко сбитая из дубовых плах, толщиной в ладонь, не меньше, и шум разом ослабел, остался за дверью. Сверху опустился толстый шемаханский ковёр, и шум исчез вовсе, только невнятные звуки порой долетали откуда-то кружным путём — гости продолжали гулять и веселиться.

Князь Василько присел на кровать, застеленную пышной периной, по новомодному обычаю, принесённому на Русь с западных польских земель. Сидел и глядел на Марию, стоящую перед ним. Ну да, вспомнила она, по обычаю жена должна разуть мужа, снять сапоги…

Но Василько, угадав её движение, стянул сапоги сам.

— Оставь, не надо. Отец не любил, и я не дам. Не служанка ты мне, жена.

Мария всё стояла, и Василько смотрел и смотрел на неё.

— Иди ко мне, лада моя… — тихо позвал он, так, что у Марии забилось сердце.

Крепкие мужские пальцы уже развязывали завязки её одежды, и одежды эти спадали одна за другой. Мария обнаружила, что стоит совершенно голая, и вдруг испугалась, что у неё пахнет под мышками. Нет, всё верно — и в баню её с утра сводили, и росным ладаном умастили, и побрили везде, где надо, но в церкви было жарко, и потом, сейчас уж не утро…

Настойчивые губы снова коснулись её губ.

— Не бойся ничего, лада моя…

…

— … Больно было?

Рука князя Василька ласкала и ласкала её грудь, ещё сильно вздымавшуюся, и сердце колотилось, как птица в клетке.

— Немножко, — улыбнулась Мария, не раскрывая глаз. В ответ Василько вновь нашёл её губы, принялся целовать, и на сей раз Мария ответила ему. Вдруг она фыркнула смехом.

— Вот когда батюшка меня сёк — вот где было больно…

— За что сёк-то?

— А я маленькая на баране верхом каталась, — Мария раскрыла наконец глаза — Первые разы ничего, словами увещевал, а потом… Знаешь, как больно, когда мочёной лозой да по голому заду?

— Знаю. Пробовал. — отозвался Василько.