Время Тьмы

Ее руки и голос опять начали дрожать, Руди подошел к ней в ореол света свечей, взял за руки, чтобы успокоить, и почувствовал хрупкие пальцы в своей грубой ладони. Его прикосновение вернуло ей ощущение реальности, потому что она вдруг улыбнулась и опустила глаза.

– Алвир говорит, что я бредила от потрясения, – тихо сказала она. – Хорошо, что я не помню, как покидала Гей. Мне говорили, город был разрушен. Теперь он останется хотя бы в моей памяти во всем своем великолепии, – она снова подняла глаза на него, тихая слабая улыбка самоиронии появилась в уголках ее чувственного рта. – Вот почему большинство вещей здесь принадлежит Алвиру, а не мне. Это не те вещи, которые я бы взяла с собой, если бы покидала Гей по собственной воле.

– Не беспокойся об этом.

– Но прошлой ночью, – продолжала Альда, – я была готова убить тебя, если бы ты попытался остановить меня, когда я возвращалась за Тиром. Я не могла опять оставить его. Спасибо, что пошел со мной и оставался с нами в подвалах. Ты спас нам жизнь. Но я бы пошла и одна.

– И все же ты была не в своем уме, – мягко возразил Руди.

Она улыбнулась:

– Возможно.

Дождь иссяк. Ровное восковое сияние свечи вытянулось в желто-белые колонны, свет стал ярче в тихом глубоком молчании. На время их окружил покой этой комнаты, подарив удивительный момент счастья уединения среди сумятицы и обломков Вселенной. Руди непривычно сильно ощущал ее пальцы, легко покоившиеся в его руке. Он вдыхал запах ее волос, аромат гвоздики и лавра и вместе с ним мягкий жирный запах свечей и великолепие кедра и лаванды. Заключенные в остановившемся времени, они были одни в обоюдном оцепенении, ее глаза пристально смотрели на него. Руди уже знал – и понимал также, что она знает, – что что-то неизбежно произойдет. Знание пронзило его, как молния, но не вызвало никакого удивления. Как будто он всегда это знал.

Они стояли так в течение бесконечного мгновения, поглощенные этим обоюдным прозрением. Единственным звуком в комнате было их легкое быстрое дыхание. Потом открывшаяся внизу дверь качнула воздух, наклонилось пламя свечей, заставив склониться и вздрогнуть тени. В этом вторжении холодного потока голос Алвира гулко отозвался в непривычно пустом, безлюдном зале.

– ...лошади во дворе. Погрузка займет большую часть ночи. Ваши вещи поедут в третьей повозке, – и хотя нельзя было больше разобрать ни слова, они услышали отвечающий слабый голос Бектиса, недовольный голос Медды и резкое внезапное позвякивание перевязи меча и доспехов.

Альда сделала движение, чтобы уйти, но Руди схватил ее за руки. Их глаза снова встретились, озадаченные, ищущие какой-нибудь ответ, почему случилось то, что было между ними. Их привязанность друг к другу изменилась, в ее лице Руди видел страсть, страх перед этой возможной близостью и отражение его собственного смущения от чувства, испытать которое он никак не ожидал. Потом ее щеки внезапно порозовели в свете свечей, и Альда вырвалась, заикаясь:

– Я... я не могу... – она повернулась, чтобы убежать.

– Альда, – мягко позвал он ее, и от звука его голоса она остановилась, ее дыхание стало прерывистым, словно после долгого бега. – Увидимся завтра в дороге.

Она прошептала:

– Хорошо, – и отвернулась. Секундой позже Руди услышал ее шаги, и у него защемило сердце.

10

Давным-давно, еще в прошлой жизни, Руди видел фильм «Десять заповедей», который, среди прочего, содержал запоминающуюся сцену ухода Детей Израиля из Земли Египетской: Чарлтон Хестон поднял свой посох, все были готовы отправиться в путь – вся сцена заняла около трех минут экранного времени – с младенцами и стариками, со слезами покидающими улицы Фив.

Карст же суетился уже в течение нескольких часов. Руди стоял у повозки, на которой должны были повезти пайки, предназначенные для стражи, перед ним открывался неплохой вид на площадь, и ему казалось, что вряд ли кто-нибудь двинется в путь до полудня, если не позже. Снова пошел дождь, и земля стала, как густая каша. Колеса повозок увязали в ней, люди бегали взад-вперед с бесцельными поручениями, делая грязную жижу совсем непролазной. Грязь и влага покрывали все, пропитав плащ Руди и одежду, и залепляли грязные сгрудившиеся кучки подавленных беглецов, которые мокли под дождем в отчаянии. Даже Алвир, уверенно прокладывавший себе дорогу среди них, оказался сплошь забрызганным грязью.