Время Тьмы

Караван был встречен пестрой толпой беглецов из Гея, более смелых или же наоборот – глупых или тяжелых на подъем, которые упрямо не покидали разграбленных обломков столицы, надеясь, что авось опасность как-нибудь да минет их. Они были намного лучше обеспечены едой и тяжелее нагружены, чем те, кто бежал в Карст неделей раньше, лучше одеты, ехали на повозках с мулами и лошадьми, вели коров, свиней и кур, несли огромные сумки с книгами, деньгами, запасной одеждой и фамильным серебром.

– Где они взяли коров? – спросил Руди у Джил, которая в это время совершенно случайно оказалась рядом. – Ей-богу, не держали же они всех этих животных в городе.

Джил сказала:

– Люди в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго держали коров и свиней до 1890-х. Как ты думаешь, откуда в городе берется молоко?

Когда две толпы смешались, он услышал гул голосов вдоль увеличившегося каравана.

– Это действительно Ее Величество? Она жива и здорова? И Его Высочество?

Люди благодарно крестились и вытягивали шеи, чтобы посмотреть на королеву. Будучи не особо образованным американцем, Руди ожидал от подданных монархии страха или возмущения по отношению к тому, кто имел столь безграничную власть над ними, и ему было удивительно видеть то почтение, которое они оказывали Альде и Тиру. Он вспомнил, что она говорила прошлой ночью насчет любви и чести – что людям нужен властитель, которого они могут любить, так же, как и закон, которому они следуют. Вот он бы, к примеру, не смог представить себе ни одного из членов своего собственного правительства, которого хотя бы уважал, не говоря уже о том, чтобы молиться или радоваться его спасению. Это заставило его новыми глазами посмотреть на высокую, покрытую шкурами повозку со свисающими черными и красными знаменами, и совершенно по-другому подумать о черноволосой девушке, сидящей в ней.

День тянулся медленно, они брели по Большой Дороге через мокрые зеленые поля вдоль реки. В противоположность грязной тропе, в горах дорога была широкой и относительно сухой. Караван покинул широкий простор равнины у Гея и пересек мост между хмурыми пустынными башнями, чтобы вступить в плодородные долины, где дорога лениво пролегала между лугами и лесами.

Руди, будучи типичным городским жителем, тем не менее был поражен степенью процветания этой земли. Крестьянские дома были добротно сделаны и поражали количеством комнат и просторными подсобными помещениями для скота.

Но безлюдье земли навевало уныние. Брошенные дома, оставленный и орущий от голода скот, наполовину убранный урожай, гниющий под дождем, – страшная в своей безысходности картина погибающей земли.

Те немногие люди, что встречались им, выходили на дорогу со всем своим добром, детьми, как попало рассаженными в воловьи повозки, чтобы влиться в ряды движущейся армии беженцев. Следом бежали пастушьи собаки, подгоняя лаем кучки овец и свиней. Когда караван проходил мимо этих необитаемых ферм, стражники или Красные Монахи – мужчины и женщины, действовавшие сами по себе, – покидали обоз, чтобы поискать пропитание на заброшенных полях и пустых сараях. Иногда они возвращались с грузом зерна и крупы, а то и скотом: свиньями, блеющими овцами или маленькими коренастыми деревенскими лошадками – животными, чьим владельцам уже больше никогда не придется заниматься хозяйством.

А дождь все шел, не прекращаясь. Конвой разросся до армии, двигаясь по серебряной дороге под ливнем.

Руди думал о том, сколько же пройдено миль, – «черт, это как идти из Лос-Анджелеса в Бейкерсфилд», – и удивлялся, какого черта он там делал. Поверх тяжелых облаков и косого дождя серый день переходил в сумерки.

Руди прикрыл ладонью глаза и окинул взглядом серый ландшафт; он увидел, как видел несколько раз в течение дня, человека – мужчину или женщину, он не мог точно сказать, – бесцельно бродившего вдалеке под секущим холодным ветром. Он удивлялся поведению этих людей – никто из них не дал никакого знака, что видит проходящий конвой, и никто из идущих по дороге не заговорил с ними и не помахал им рукой. Иногда они стояли, безразлично уставясь в пространство, или просто лежали на земле в полях, тупо гладя в пустое небо.

Руди был заинтригован и поэтому ближе к вечеру, когда увидел мужчину и двух молодых женщин, стоящих наверху у дренажной канавы сбоку от дороги, пусто глядя в пространство, он свернул с мостовой и, спустившись по краю канавы, поскальзываясь на траве и грязи, перебрался туда, где они стояли.

Мужчина был одет в просторную белую хлопчатобумажную рубаху, прилипшую от дождя к мягкому упитанному телу. Его руки и рот были почти синими от холода, но он, казалось, не замечал, что стоит по щиколотку в ледяной воде. Девушки были одеты в мокрые шелковые платья; с увядших цветов и цветных лент, вплетенных в их спутанные волосы, капала вода. Их бессмысленные глаза следили за его движениями, но никто из них троих не издал ни звука.