Время царей

…соответствующих инстанций, принести себе жертвы в храмах своего, с позволения сказать, «отца». Каково?! Не нужно, думаю, пояснять, что признать сыном Зевса сумасшедшего горца с тяжелейшей наследственностью было для многих сограждан равнозначно добровольному нырку в солдатский нужник.

Однако же и возражать не приходилось: из Азии уже долетали слухи о судьбе, постигшей тех, кто не понял вовремя, что возражать не стоит. Скрепя сердце граждане многих полисов исполнили указание и доложили об исполнении. Не оказались безумцами и афиняне. Но! Гиероним, я видел этот документ. Я стоял перед камнем с на века выбитыми пунктами постановления и думал, что умру на месте. Потому что увидевшему подобное можно не жить дальше! Вникни и оцени, Гиероним: «Исходя из четко высказанного пожелания Александра, царя Македонии, сына Филиппа, царя Македонии, Совет и Народ Афин Аттических постановляют: признать упомянутого македонца Александра, сына Филиппа, сыном Отца Богов Зевса, а также и Гонителя Вод Посейдона!»

…Ты еще жив, друг мой? Выжил и я. Но с трудом.

…Не думаю, что до ставки Божественного дошла весть о том, как уважили его олимпийскую волю ехидные афиняне. Во всяком случае, на судьбах полиса это не отразилось. Тем паче что наместник Антипатр, отец Кассандра, умел ценить юмор и не очень-то долюбливал сынишку своего лучшего друга Филиппа.

…Как мне рассказали, в первой редакции псефисмы после слов «…Гонителя Вод Посейдона» значилось еще: «…и примкнувшего к ним героя Беллерофонта». От подобной, вовсе уж мальчишеской выходки сограждане мои все же отказались в самый последний момент, справедливо рассудив, что изящная подколка милее откровенной оплеухи. Не помню точно, кем, но кем-то из древних придуман золотой афоризм, как нельзя лучше подходящий к случаю: что чересчур, то не на благо…

…Хотелось бы мне, чтобы и ты, избрав тернистый путь служителя Клио, шел по нему с высоко поднятой головой, даже в нелегких, подчас кажущихся безвыходными оказиях укрепляя себя бесценными опорами человека: достоинством, иронией, тактом и твердой верой в справедливость суда потомков…

…Однако же сам не заметил, как во мне заговорил не критик, а педагог. Зоил уступил место Ментору! Ты же уже слишком взросл для наставлений, тем более что педагогика – наука, не предполагающая благодарности, и – предрекаю: скоро ты и сам поймешь это, коль уж вступаешь, не отказываясь от сочинения биографий, на эту стезю. Лично мне, правда, думается, что ты поспешил с согласием на предложение Деметрия. И дело даже не в том, что параллельные занятия разными видами деятельности могут оказаться тебе не под силу. Основная причина в другом. Воспитание маленьких людей – задача куда как не простая, и браться за нее столь самонадеянно, не взвесив и не подумав, просто по просьбе приятного тебе человека… Прости, но это припахивает некоторой долей безответственности.

…С другой стороны, твой предполагаемый воспитанник пока еще крайне мал, и многое может перемениться. Не могу исключать, что ты подготовишь себя к сей стезе, а возможно, что и родитель передумает, подыскав иного, более опытного в общении с детворой наставника. Лично я, правда, склоняюсь к мысли, что вопрос исчерпается сам собою! Помяни мое слово! Когда малыш твердо встанет на ноги, его заберет к себе дед! Это будет наилучшим решением из всех возможных. В безалаберных руках Деметрия дитя неизбежно вырастет избалованной всеобщим потаканием и преклонением куклой, и вряд ли сумеет раскрыть хорошие задатки, заложенные при рождении, как это, собственно, и произошло с его отцом. Дед же способен обеспечить мальчику все необходимое для того, чтобы внук, подрастая, реализовывал все лучшее, унаследованное как от сурового Антигона, так и от яркого Деметрия. Тем более что Антигону мальчишка этот, недаром названный в его честь, необходим значительно более, нежели родному отцу! Век Одноглазого клонится к закату, и нельзя не понять его желания оставить после себя на земле, рядом с Деметрием, второго Антигона, который смог бы позаботиться о том, чтобы отец не промотал все, прилежно созданное дедом! Помяни мое слово! Внука, Антигона Младшего, старик воспитает совсем иначе, нежели воспитывал сына.

…Впрочем, не стану судить искренне уважаемого мною наместника Азии излишне строго. Чувства его к Деметрию, кажущиеся иногда несколько гипертрофированными, объяснимы и понятны: сынишка – младший из четырех, поздний, баловень и всеобщий любимец (наставник Эвмен говорил, что даже Божественный любил позабавиться, пичкая его конфетами), вдруг оказывается единственным и последним?! Простим Одноглазому эту слабость, в конце концов, их – я имею в виду слабости, а не сыновей – у него не так много, как у прочих…