Кай неслышно подошел к двери, приоткрыл ее и ступил в темень лестницы. Внизу, в трапезной мелькнул и погас свет — это троица ночных гостей потушила светильник. И двинулась вверх по лестнице, гуськом. Они крались в кромешной темноте очень старательно, они даже дышать пытались потише, но по характеру скрипа старых деревянных ступеней болотник абсолютно точно мог определить каждое их движение. Вот идущий первым — тот, кто шептался с трактирщиком, на мгновение остановился, чтобы вынуть из-за голенища сапога длинный нож. Дальше он шел, занеся руку с ножом над головой. До того места, где стоял болотник, ему осталось пройти пять ступеней. Четыре. Три…
«Охотник, вынужденный кормить себя и свою семью, без сожаления всадит стрелу в оленя, но пощадит олениху с детенышами, — размышлял Кай, ожидая крадущихся во тьме. — И не только из-за выгоды, имея мысль о том, что, повзрослев, детеныши принесут ему больше мяса. А еще и из-за того, что он уподобляет других существ себе. Охотник видит в оленихе с оленятами свою жену и своих детей или свою мать и себя самого… Захватчик, вторгшийся в чужой город, зарубит горожанина, вышедшего против него с плотницким топором, но не тронет его сынишку, потому что вспомнит о собственном сыне…»
Две ступени, одна…
Кай, прижавшись к стене, пропустил мимо себя первого из идущих. Когда второй поравнялся с болотником, Кай двумя резкими и точными ударами вышиб сознание из обоих. Бесчувственные тела ночных гостей осели на ступени лестницы. Третий, услышав впереди шум, замер и затаил дыхание. Но этот прием не спас его от сильного удара в шею, прилетевшего откуда-то из темноты. Еще одно тело обмякло, опустившись вдоль стены на ступени. Негромко звякнул выпавший из разжатой руки нож.
Болотник вернулся в комнату. По стене снаружи, прямо под окном, явственно скрежетнуло что-то. Кай шагнул к окну, в котором тотчас появилась зверская физиономия с ножом в зубах. Юноша ударил обладателя физиономии в левый висок и ловко подхватил полетевший на пол комнаты нож. В то же мгновение со двора послышался глухой удар тяжелого тела о землю и изумленное восклицание.
«И наоборот… Человек не может убить человека просто так, — неслись в голове Кая мысли, — таким его создали боги. Это все равно что убить самого себя. Чтобы решиться на убийство, человеку нужно уподобить свою жертву какому-нибудь образу из собственного сознания — образу ненавистного врага. Человек не убивает человека, он убивает вора, насильника, чужестранца, смутителя чужих жен, толстопузого торговца-лихоимца, мерзкого обманщика-попрошайку…»
Болотник, проигнорировав приставленную к окну лестницу, нырнул в окно, как в воду, и мягко приземлился на ноги. Тот, чей нож Кай держал в руке, лежал на земле, широко раскинув конечности. Он даже не заметил удара, потому что тот сверкнул сбоку, за пределами поля его зрения; он лишился чувств еще в полете — болотник нанес удар, рассчитав силу и место ее приложения таким образом, чтоб мозг противника сотрясся, ударившись изнутри о стенки черепа.
«Но человек, не раздумывая, способен уничтожить существо, хоть и безобидное, но настолько чуждое, что для него трудно или невозможно подобрать близкий к пониманию образ: раздавить попавшееся на дороге невиданное доселе насекомое, дочиста соскрести со стены своего дома невесть откуда появившийся мох… Это,
Толстяк по имени Фир Золотой Мешок, разинув рот, смотрел на болотника. Тот протянул ему нож рукоятью вперед.
— Возьми, — сказал Кай. — И верни тому, кому это принадлежит, когда он очнется. Но прежде позови своего человека, который на соседней улице стережет коней. Вместе вы быстрее заберете тела с лестницы.
В горле Фира что-то заклокотало. Он вдруг затрясся с головы до ног от запоздавшего приступа страха.
— Господин… — пролепетал Золотой Мешок, заколыхав всеми подбородками, — мы ж не хотели ничего такого… Мы ж только припугнуть хотели… А то ж… Деньги забрал… Оружие у ребят отнял… их самих поколотил… А я-то человек здесь известный и уважаемый…
— Деньги твои пошли на благое дело, — наставительно молвил болотник. — Я надеюсь, это успокоит тебя и убережет от новых попыток причинить мне и моим друзьям беспокойство.
Фир замотал головой. Он хотел поклясться всеми богами, имена которых знал, что больше никогда не подумает и близко подойти к «Разбитой Кружке» и впредь каждому встреченному на дороге чужестранцу будет добровольно отдавать всю наличность… Но вместо осмысленных слов у него получилось только хрюкнуть.