Время учеников. Выпуск 2

Ведь друзей теряешь не в разлуке и не в смерти, хотя тосклива разлука и непроглядна смерть; друзья умирают в душе. Когда вбегаешь в тайное тайных ее, где всегда обитал друг, и видишь пустоту: сквозняк гоняет пыльные шарики и скребет заскорузлым мусором по шершавому облезлому полу… И гаснет лампада. И хочется напиться до полного вырубона, однако ты никогда не уважал этот способ локального интеллектуального самоубийства. Ты всегда лечил свою душу работой. А ведь именно работать тебе и не дают… Но не на того нарвались!..

«Нейтринное сканирование», — сказал Митька. Недурно. На уровне слабых взаимодействий вполне может быть. Только похоже, что он в своей божьерабской гордыне полагает, будто именно ему позволили додуматься до этой гипотезы, но обнародовать ее запретили. А тут этот бес Вечеровский попутал, заставил расколоться. Теперь будет трястись и раскаиваться и любую напасть воспринимать как божью кару за ослушание. У жены сердце прихватит, сыну нос расквасят или ребра пересчитают — все кара.

Бедный Митька! Как можно так жить?! Неужели он не видит, что, несмотря на его примерное рабство, об него по-прежнему вытирают ноги. И именно благодаря рабству: вытягивается он по струнке или извивается, аки червь, — один хрен «кто-то топчет его сапогами…»

Нет, конечно, видит и даже приводит в доказательство того, что его шпыняют не за науку его, не за прозрение М-полостей звездных, а за помыслы высокие, за чрезмерную этичность целей, червю непозволительную, за потуги уподобиться Богу духом своим. А тот — хрен потусветный, терпеть не может конкуренции и тычет незадачливых соискателей божьей степени в дерьмо их собственного мира.

Неужели можно не замечать юродивости, пародийности этой картины мира? А ведь именно к ней приводят высокоумные маляновские измышления.

Порыв холодного ветра швырнул на незащищенную лысину (эффектный результат одного из экспериментов по контакту с Мирозданием) пригоршню мерзких капель…

«Плевок господень», — поежившись, усмехнулся Вечеровский и вытащил из кармана замурзанного плаща лыжную шапочку с нашитым поверх полиэтиленовым пакетом. Натянул ее на лысину.

«Гондон с крылышками… Уху-ху-ху…» — заухал он филином в темноту, представив себя со стороны. Формулировочка, конечно, не его. Не так воспитан. Но смачно. Хранит «геенна» носителей фольклора…

Не понравился я Малянову, — вернулся он к основному интеллектуальному потоку, — оч-чень не понравился рабу божьему. Больно и тошно ему стало от вида и тона моего. С запашком-с… так ведь какое лекарство без горечи? Горечь-то и лечит. А тошнит — так тем паче… Прочистится… Пилюли от дурости сладкими не бывают. Только помогут ли? Сможет ли он превзойти такую спасительную, такую удобную, такую убаюкивающую идею Бога? То, что он уперся в нее рогом, — естественно. Не он первый, не он последний. Психика раба защищается от ужаса свободы… Свободы выбора. Вот и достанет ли сил превзойти то самое, что «должно превзойти» по рецепту Ницше? Или Чехова, если милее звук имени… Когда твое «Я» вмещает не только твою бренную плоть, обремененную трясущейся душонкой, но и плоть души ближних твоих, а то и относительно дальних — соплеменников, сограждан, сопланетников, с которыми ты независимо от воли своей энергетически связан. И давление на тебя отзывается на них. Где болью сердца, где «этническими конфликтами». «Все в мире связано с тобой…», и не метафорически, как у поэта, а физически — через полевую компоненту, если ты помнишь, что твоя, может быть, не слишком уютная, но вполне обжитая вселенная Ньютона-Эйнштейна погружена в пространство Козырева, где через энергетические потоки времени идет информационный обмен Мироздания…

Эх, Митька-Митек, неужели ты думал, что я, положив жисть свою жестянку на наковальню Мироздания, не допру до общеизвестного «закона цефализации», то бишь закона усложнения информационных структур Универсума, а буду долдонить о своем разлюбезном Гомеостатическом Мироздании? Какого черта ты с пеной у рта орешь мне, что «не в гомеостазисе мы живем — в развивающейся системе!»? А то твой Филя-простофиля популярных книжек не читает, где это написано… Конечно, не читает. Потому что есть книжки посерьезней. Да и своя, хоть и лысо-рыжая, голова на плечах есть. Еще кой-чего и она могет…