Время умирать

Потом он убрал руку с ее бедра, но даже и то, как он это сделал, было невероятно оскорбительно. Он не просто поднял руку, он превратил свое движение в нежное поглаживание, медленно проведя пальцами по бедру и ягодице, приведя ее уже в окончательное замешательство теми ощущениями, к которым она была совершенно не готова. Она почувствовала, как ее щеки и шея наливаются краской от возмущения, но упорно продолжала смотреть на поляну по другую сторону русла на это крадущееся движение, которое наконец прекратилось у дерева с приманкой.

В царящей в скрадке тишине Клодия отчаянно пыталась взять себя в руки и справиться с нахлынувшими эмоциями.

«Дело не в нем, — убеждала она себя. — Я реагировала вовсе не на него. Он для меня — пустое место. Это просто результат напряженнности и взвинченности, а вовсе не его рука. Он ничуть меня не привлекает. Я люблю чувственность и тонкость, а он просто быдло, наглое и жестокое.

На другом берегу среди травы вдруг снова возникло движение и донесся звук тяжелого тела, шлепнувшегося на землю.

За ее спиной Шон вдруг зашелся в приступе беззвучного хохота, и на одно невероятное мгновение ей померещилось, что он смеется над ней, но тут он прошептал:

— Он улегся. Не поверите, но он решил передохнуть прямо под приманкой. Ну и наглый же сукин сын!

Мысли Шона были заняты девушкой в ничуть не меньшей степени, чем львом. Он возвращал ей ту неприкрытую антипатию, которую она проявляла к нему в полной мере. Тем более приятно было поддразнивать ее и всячески ей досаждать. Само собой, скрадок во время львиной охоты всегда являлся самым подходящим местом, чтобы вывести женщину из равновесия. Именно так начиналось множество его самых примечательных любовных приключений. Сидя в скрадке, они всегда оказывались под его полным психологическим контролем, как дети на уроке. Тут он был хозяином, и они вынуждены были полностью подчиняться ему. Возникающее в результате напряжение и нервное возбуждение делали их особенно восприимчивыми и податливыми, предвкушение опасности и кровопролития повышало их чувствительность, как физическую, так и сексуальную. Было забавно узнать, что эта надменная, испорченная, лицемерная американская стервочка ничем не отличалась от всех остальных.

Возможно, сейчас она тихо ненавидит и его, и себя за свою минутную слабость. Сидя за ее спиной, он едва заметно улыбнулся. Он предвидел это благодаря никогда не подводившему его инстинкту прирожденного волокиты, несомненно, являвшемуся даром божьим. Он внимательно проштудировал мемуары Казановы и отметил, что старый повеса точно описал его в своей книге. Когда любая женщина приходит в возбуждение, она начинает подавать множество свидетельствующих об этом знаков: у нее учащается дыхание, на лице появляется румянец, меняется манера держаться, она начинает совершать едва заметные телодвижения и даже пахнет совсем по-другому. В общем, происходит то, что мало кто из мужчин может заметить, а уж тем более правильно истолковать. Это был дар, которым наделены лишь великие любовники. Самое главное — это когда начать действовать и насколько далеко заходить на каждом этапе, вот в чем фокус, сказал он себе.

Несмотря на то что сейчас она сидела, нарочито отвернувшись от него, ему были видны ее правая щека и кончики длинных темных ресниц.

Она заплела свои блестящие черные волосы в толстую косу, свисавшую между лопатками. Поэтому ее шея — изящная колонна, увенчанная маленькой аккуратной головкой, — была оголена. Так вот, кожа на ее щеке и шее все еще хранила на себе следы сердитого румянца, хотя уже и загорела на африканском солнце до такой степени, что ее запросто можно было снимать для рекламы крема для загара в одном из глянцевых дамских журналов.

Пока он рассматривал ее, румянец постепенно сошел на нет и она снова взяла себя в руки, но ему было видно, как напряжен сосок ее изящной, почти девической груди под хлопчатобумажной футболкой. Размером со спелую ягоду тутовника, он все еще упруго торчал вперед, сквозь тонкую ткань можно было разглядеть, что он цвета темного вина. Наконец он начал опадать и уменьшаться в размерах. Это позабавило Шона, и он снова беззвучно рассмеялся.

«А ведь у тебя и у самого недурно встал, — усмехнулся он. — А ведь ты на дух не переносишь эту маленькую дрянь».

Он переключил внимание с девушки на невидимого кота, развалившегося сейчас в траве на другом берегу реки.

В следующий раз они увидели льва, когда уже почти стемнело и на западном горизонте оставались лишь едва заметные следы заката, но Шон расположил приманку и скрадок таким образом, что даже эти жалкие остатки солнечного света позволяли им видеть, что происходит на поляне. Они услышали шорох травы, свидетельствующий о том, что лев наконец поднялся, и напряженно подались вперед. Рикардо вскинул приклад ружья к плечу и приник глазом к телескопическому прицелу.