— Ну да. А в пределе мы получаем бесконечно большое число бесконечно малых квадратиков, они стягиваются в точки, и кривая проходит через все. Так вот, было время, когда каждый знал, что есть Добро и что есть Зло. И что есть граница между ними. Это была кривая граница, но это была нормальная кривая. Фауст знал, в чем и где он согрешил — и потому отверг ради Высшего Мига все и всяческие формальные условности этого мира — как прежде ради своего личного удовлетворения он отверг… ну, скажем, то, что люди называют условностями много чаще. Но Фауст знал, где нарушил границу. А вон та бабушка знает? — Фаланд жестом заговорщика указал на уже знакомую Андрею старуху, с видом вахтера восседавшую на скамейке. — Нет, не знает! Потому что здесь это уже не просто кривая, а кривая Пеано! Она через каждую точку проходит, понимаете вы или нет? Одна ваша писательница знаете до чего договорилась? «Нет ни добра, ни зла, а есть доброизло»[4]
. Именно так, в одно слово. Понимаете, чем… — Фаланд осекся на полуслове.— Ну что ж, — нарушил молчание Фаланд, — мне пора.
— А Алиса? — пробормотал Андрей.
— Приходите через два часа точно на это место. Только без оружия. Понятно?
— П-понятно…
Андрею как раз было понятно очень немногое, но он решил не перечить.
А Фаланд шагнул в ту самую дыру в заборе и… исчез. Исчез, как будто его и не было.
Андрей подошел к «старому замку» как раз вовремя, чтобы увидеть, как предмет его раздумий въезжает во двор в коляске мотоцикла марки «Ковровец».
Выпрыгнув из нее, она отдала шлем сидевшему за рулем парню, обыкновенным женским движением поправила огненно-рыжие волосы и, помахав рукой мотоциклисту и его сестре, быстро зашагала к арке. Хотя, отметил про себя Андрей, пролезть в дырку ей было бы удобнее, да и короче.
«Ввиду отсутствия события преступления в отношении гр. Семеновой А. Н. в возбуждении уголовного дела по заявлению гр. Семеновой А. В. отказать».
Ф-фу… Все.
Допечатав эту сакраментальную фразу, Андрей некоторое время сидел без движения.
Надо будет на днях вернуть Алисе ее дневник. Да, кстати, интересно бы узнать у Тоффеля, что же там было на самом деле?
Шариковая ручка внезапно поднялась в воздух и, замерев над стопкой чистой бумаги, вывела в верхней части листа мелким почерком, совершенно незнакомым Андрею: