И потому Хириэль и Эленнар шли сейчас по узкому переулку в центре незнакомого города. Возможно, уже мертвого или почти мертвого — ни одно окно не было освещено, ни один фонарь не горел.
Впрочем, из подвального окна впереди пробивался тусклый свет.
Хириэль спустилась по лестнице вниз, дернула дверь на себя и вошла.
Их встретили восторженным ревом, в котором уже не было ничего человеческого. Ярко горящие декоративные свечи и старинные керосиновые лампы почти слепили глаза. Но Хириэль зажмурилась не от этого. Безжалостный свет обнаженного пламени не оставлял никаких сомнений: живых за столом — только один. Вон тот мальчишка лет семнадцати с грустными глазами, в которых отражается огонь. А остальные — просто пустые движущиеся оболочки. И много, не меньше десяти… Порченые люди, чтоб их!
— Учат, что есть Бог и есть Дьявол, — говорил между тем сидевший во главе стола опрятно одетый мужчина лет тридцати восьми. — Один из них предлагает вечные мучения, другой — вечную жизнь, то есть, по сути, то же самое. Ибо мертвым не больно, не страшно, не холодно, не голодно, и срама они, опять же, не имут. И потому я предлагаю выпить за смерть абсолютную и окончательную — да избавит она нас от власти богодьявола!
Гориллоподобный тип рядом с оратором налил себе водки, понюхал, передернулся от отвращения, зачем-то налил сверху в тот же стакан подсолнечное масло и залпом выпил. Оратор запрокинул голову и тоже чего-то такого отхлебнул.
— Однако наш подвал посетили бродячие артисты, — продолжал он, указывая глазами на Эленнара и Хириэль. — Просим, господа! Просим, просим!
Послышались жидкие равнодушные хлопки, но почти тут же смолкли. Хириэль расчехлила гитару и проверила настройку. Некоторое время она перебирала струны, как бы не зная, с чего начать, а потом почти прошептала:
Голос ее ширился и креп. Струны вторили ему светлыми аккордами. И дивный город вырастал уже перед мысленным взором Хириэли — быть может, тот самый, о котором некогда писал Франческо ди Милано:
— На кой они сюда вообще приперлись? — возмутилась какая-то сильно накрашенная девица.
Там, откуда они пришли, прерывать менестреля — вещь неслыханная и непростительная. Хириэль резко оборвала песню и раскрыла рот для гневной отповеди…
— Да, действительно, золотые города всем уж полтораста лет как осточертели, — подлил масла в огонь председательствующий. — Тебя… э… как зовут?
— Алиса. Алиса Семенова.
— Итак, прошу внимания! — он постучал вилкой по фужеру. — Сейчас восходящая звезда нашего подвала Алиса Семенова совершит показательный половой акт с моим лучшим другом Васей. Вась, помоги девушке раздеться!
— И бутылку, бутылку ей воткнуть! — захихикала накрашенная.
Гориллоподобный с усилием встал, повернулся к Алисе… и вдруг его голова со страшным грохотом разлетелась на куски.
Никто не заметил, как грустный мальчишка пробрался к двери и вынул из-под широкой рубахи пистолет.
Председательствующий с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами, как будто в неимоверном удивлении, сделал шаг назад, нелепо взмахнул руками и упал, опрокинув стул. В горле у него торчал обоюдоострый метательный нож.
— Так, значит, мертвым не стыдно? — тоном, не предвещающим ничего доброго, медленно произнес Эленнар. — Да, вы правы: стыдно бывает только живым. Те, кому стыдно, еще не совсем безнадежны. А вы… вы носите имена, будто живые, но вы — мертвые. И ужасно боитесь превратиться в скелеты… боитесь сменить одну пустую форму на другую! Пошли, нам здесь делать нечего.
Хириэль шагнула в дверь, толкнув ее спиной. Эленнар вышел за ней. Парнишка, держа тяжелый пистолет двумя руками, довольно-таки грамотно прикрывал отход.
Внезапно он нажал на спуск, отпрянул за порог и задвинул засов. Хириэль успела еще увидеть, что пуля попала в керосиновую лампу. Резервуар почему-то разлетелся вдребезги, и разбрызгавшийся керосин мгновенно вспыхнул…
— Больно много чести для них — огонь осквернять, — хладнокровно заметил Эленнар. — Ты откуда?
— Из Старого Метро.
— И много вас там?
— Порядочно.
— Понятно. Веди к своим.
— А мне стыдиться нечего, — говорил в этот момент Тилис, не догадываясь даже, как странно перекликаются его слова с прозвучавшими только что совсем в другом мире. — Ну да, нас в свое время искажали. Делали из нас всякую мерзость. Но ведь не исказили же! Да и тебя тоже, даром что драконов тогда перепортили почти всех.
— Ох! — раскатилось под сводами пещеры. — И за что я тебя так люблю? Наверное, за то, что ты на меня совсем не похож. Только душа такая же. Пламенная.
Тилис смутился и, чтобы скрыть это, склонился к чешуйчатой шее зверя и осторожно сковырнул отставшую золотистую чешуйку.
— Не порть красоту, — шутливо проворчал дракон.