Время вестников

– Угадали, у них опять бунт, – хихикнув, со вкусом сообщил толстяк. – Андроника, на помощь которого уповали Ричард и Барбаросса, больше нет на свете. В Палатии новые лица, и мессир де Гонтар желает, чтобы они там не задержались. Вообще странно это, – мэтр Бегемот тяжеловесно плюхнулся на жалобно скрипнувшую кровать. – В последнее время все чаще и чаще мы натыкаемся… даже не на обдуманное противодействие, а на досадные случайности. Совпадения. На лиц из одной и той же компании, на первый взгляд ничем не связанных между собой. Они вроде бы не вынашивают хитроумных замыслов, их поступки продиктованы то ли наитием, то ли глупостью. Их не поддерживают… там, – рыжебородый многозначительно указал большим пальцем на провисший холщовый потолок шатра. Ангерран, на сей раз слушавший крайне внимательно, понимающе кивнул. – Кажется, какие мелочи. Позаимствованная на время старая чаша. Визит в библиотеку. Несвоевременный разговор у костра. Трое убитых стражников. Песня, подумать только, банальнейшая песенка бродячего трувора! Песок в жерновах, горсточка праха. Но мельница перестает вращаться, и наши планы раз за разом терпят неудачу. Наш господин пожелал, чтобы вы – именно вы! – разобрались с этим. И пресекли.

– С этого и надо было начинать, – сухо процедил мессир де Фуа. – Теперь будьте любезны изложить в подробностях – где, кто, когда, зачем, с кем и что из этого вышло. И кстати о нарушенных планах, мэтр. Один человек… я просил за него перед Повелителем… Я хочу, чтобы этот человек умер. Я хочу…

– Отставить, – негромко, но железным голосом перебил мэтр.

– Вы не понимаете. Из-за этого человека – способного исполнителя, не скрою, я имел на него серьезные виды – этого, да еще одного, ныне покойного, полностью провалились наши замыслы на Кипре. Этот… этот… – обычно непоколебимо спокойный, де Фуа при одном воспоминании о Серже де Казакоффе начинал давиться злобой и брызгать желчью. – Он был обязан мне всем! Его вмешательство, буквально за час до того, как…

– Успокойтесь, Рено, – хохотнул Бегемот. – Подобные истерики вам, ей-тьма, не к лицу. В свете последних константинопольских событий безвременная кончина Беренгарии Наваррской все равно ничего бы существенно не изменила. А Казакова – не трогать.

– Нет, я хочу…

– Не трогать! – зрачки толстяка полыхнули жутким багровым пламенем. – Чтоб было понятно: это не моя воля, это Его воля. Теперь уже Он имеет серьезные виды на вашего человека. Так что повторяю: не только не трогать, не только не чинить ни малейших препятствий, но и всячески способствовать здоровью, славе, богатству и процветанию Сержа де Казакоффа, барона де Шательро. Это приказ. Впрочем, в утешение вам напомню: одной из высших форм неудовольствия Князя является клятва никогда не вставать у человека на пути, чего бы он ни добивался. И тогда человек сам, без всякой мистики, отыщет на свою голову таких неприятностей, которые все демоны Нижнего Мира не могли бы измыслить нарочно. Эх… люди, люди…

Мэтр удалился глубоко заполночь – выйдя из шатра, как подобает приличному человеку. На пороге недовольно поежился, раздраженно бормотнув «ну да, ну да, Рождество все-таки…» и заторопился к коновязи, где одиноко скучал белый иберийский мул под высоким седлом, в сбруе, украшенной множеством колокольчиков. Взгромоздившись на верную животину, мэтр Бегемот растворился в темноте.

Что сочетал на небе Бог,
То на земле не разорвать.
Я думал двинуть время вспять —
Ну что ж, спасибо за урок.
Пусть плачет сердце, трепеща
И так же платит по счетам.
В плаще ли я иль без плаща —
Оно и орден мой, и Храм.
И от триумфа до скорбей
Качался маятник надежд.
Но мы, лишенные одежд,
Отнюдь не сделались слабей.
Смеется сердце, и поет,
И вечно платит по счетам.
Кто все изведал, тот поймет,
Что только в нем возможен храм,
Господень Храм.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ИЕРУСАЛИМ: ГРАД ОБЕТОВАННЫЙ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Жизнь частная и общественная

20 января 1190 года.

Константинополь, столица Византийской империи.

Город выплывал из тумана медленно и неторопливо, как разворачивающийся на рейде броненосец, складываясь в огромную мозаичную панораму из скалистых обрывов, предместий, выходящих к берегу городских укреплений, дворцов и перенаселенных кварталов, карабкающихся вверх по склонам холмов. Над городом висело свинцово-серое облако, исторгнутого печными трубами. Горький запах горящей древесины долетал даже сюда, на борт неторопливо входящего в гавань нефа.