— Могли и не вытолкать, — задумчиво протянул шотландец. — А, к примеру, вежливо и благопристойно пригласить на торжественный обед по случаю вашего появления в Константинополе. Потом я сидел бы и гадал: куда запропастилась ваша светлость, отчего не даёт о себе знать?
— Тьфу на тебя, — вполне искренне сплюнул Амори. — Хотя мне и в самом деле повезло. Посланцев Барбароссы, скажем, я так и не смог повидать. Стража на воротах твердит одно — никого не велено пускать. Сдаётся мне, дом наверняка пустует, а его обитатели пребывают за решёткой. Если вообще ещё живы.
— Ну хорошо, — Дугал с плеском выбрался из бассейна, усевшись на краю. — То есть я хотел сказать — ничего хорошего, всё плохо. Но ведь вы, мессир Амори, наверняка не собираетесь прятаться за надёжными тирскими стенами?
— Конечно, не собираюсь, — взгляд водянисто-бесцветных глаз Ибелена, вроде бы ещё мгновение назад рассеянно блуждавший по купальне, цепко впился в собеседника. — Твоим беспечным прогулкам по великому Константинополю наступает конец. Мне нужно, чтобы ты отыскал способ проникнуть в Палатий. Срок — месяц или чуть меньше, начиная с сегодняшнего дня. И, — барон на единственный краткий миг недовольно скривился, — не дожидаясь твоего следующего вопроса, отвечаю — «да». Ты получишь определённую сумму, которую сможешь использовать по своему усмотрению.
— Большую? — немедля оживился конфидент.
— В разумных пределах, — отрезал Ибелен. — Отчитаешься за каждую потраченную номизму, запомнил?
— Мессир Ибелен, да вы просто скряга, простите на честном слове! — возмутился Дугал. — Трясётесь над каждым золотым, ровно еврейский ростовщик! А таки что с этого буду иметь я, простой и скромный исполнитель ваших приказаний? Вашу и мессира Конрада безмерную благодарность? И ещё, мессир Ибелен. Мне нужно побольше разузнать об этом хвалёном Палатии. Где какие здания расположены, много ли стражи, часто ли совершаются обходы, ну хоть что-нибудь! Не могу же я наобум сунуться в неведомое место, да ещё рассчитывая уйти живым! Или живым я вам с его светлостью Конрадом уже не требуюсь? — последнее было добавлено с изрядной долей ехидства.
— Не говори ерунды, — проворчал Амори. — Сведения я тебе постараюсь добыть. Если… если всё получится, обещаю: я лично похлопочу о возобновлении договора между тобой и мессиром Монферратом. Относительно земель в верховьях реки Черво.
— А коли меня схватят?.. — поддел собеседника кельт.
— Тогда не обессудь и не поминай имени моего всуе. Я оставил Константинополь месяц назад. И вообще я тебя не знаю и никогда в глаза не видел, — с коротким злым смешком отозвался тирский барон. Выбрал на блюде большое спелое яблоко в алых прожилках и с хрустом откусил изрядный кусок. Шотландец с нарочитым равнодушием повёл голыми плечами:
— Хотя бы честно. Кого собираетесь возводить на освободившееся тёплое местечко? Вдовицу? Я слыхал, у старика Андроника жена ровно на полвека его моложе. К тому же прехорошенькая — если верить сплетникам на рынках. Впрочем, у базилевса имеется вполне взрослый отпрыск мужского пола, более подходящий для должности правителя. Или… — Дугал с хитрым видом прищурился, — или мессир Конрад сам мечтает о византийском престоле?
— Ты хоть иногда думай, о чём говоришь, — укоризненно посоветовал Ибелен.
На миг Амори пригрезились отголоски эха — не далее, как в прошлом месяце он, обращаясь к сюзерену, высказал такое же дерзкое предположение. Конрад оборвал его на полуслове — как он сейчас оборвал разглагольствующего подчинённого. Трудно всё-таки с этим кельтом. Несказанно трудно. Как можно быть настолько самоуверенным? Ведь Дугал ни полусловом не заикнулся о том, что проникновение в Палатий невозможно! Значит, он полагает, будто способен добиться успеха. Но каким образом? Может, не торопить события? Император стар. Возможно, не сегодня-завтра он отдаст Богу душу по вполне естественным причинам. А может, Андроник протянет ещё с десяток лет, повергая подданных в ужас, а страну — в раздоры и разорение. Что выбрать? Как не совершить ошибки?
Д'Ибелену было не привыкать распоряжаться чужими жизнями, но своими руками приближать кончину византийского императора… Это не шло ни в какое сравнение с отправкой в горнило битвы очередного рыцарского копья или переговоров с египетским султаном относительно будущего раздела областей Святой Земли. Это нечто большее. Это — ни с чем не сравнимое ощущение того, что ты сам, собственными руками творишь и изменяешь ход истории. Летописцы занесут на скрижали исход твоих поступков, отметят, в каком году сменился правитель, дотошно исчислят земли, перешедшие из рук в руки. Никто из хронистов никогда не узнает истины, не увидит потайных рычагов и канатов, движениями которых был достигнут желаемый результат. Осознание этого скрытого могущества порой повергало Амори в трепет. Он не хотел взваливать на себя столь тяжкий груз ответственности.
Судьба всё решила за него. Оставалось только надеяться, что назначенная на послезавтра встреча кое-что прояснит… Или запутает всё ещё больше.