В наступившей тишине обречённо зарыдала рыженькая. Кирие Исаак криво ухмыльнулся. Черноволосая прижалась спиной к огромному колесу фургона, шипя разъярённой змеёй, выставив нож перед собой и замахиваясь на всякого, кто пытался к ней приблизиться. Раненый скотт громко и непристойно возмущался, перечисляя, что нужно сделать с дерзкой девицей, не понимающей своего счастья и не желающей ответить взаимностью доблестным победителям. Судя по негодующему ворчанию шотландского воинства, жить киприоткам оставалось от силы четверть часа.
— Прекратить, — мессир фон Райхерт не ожидал, что сумеет с такой точностью имитировать интонацию незабвенного капитана Браухича — тихую, наполненную скрытой яростью. И ещё он не ждал, что кельтская орава стихнет и прислушается. — Комнина — на седло. Ты и ты, — он ткнул в первых попавшихся на глаза скоттов. — Глядеть за ним в оба, обид не чинить, рук не распускать.
Он пнул фыркнувшего коня, подъехав ближе к месту драмы. Чернявая девица — наложница не то придворная дама поверженного деспота — вскинула глаза на подъезжающего всадника.
Бывший обер-лейтенант и пилот доблестных ВВС Третьего Рейха, посвящённый рыцарь и почти что натуральный барон, участник свержения канцлера Лоншана, человек, которому было сужено появиться на свет через семьсот с лишним лет от нынешнего дня, поперхнулся воздухом.
Это было как молния с безоблачного неба. Как падение в пропасть внезапно распахнувшейся под ногами ловчей ямы. Как водоворот, как смерть от прямого попадания в сердце. Как в слащавом голливудском фильме, как в идиотском сентиментальном романе для гимназисток. Сразу и наповал. Бездонные, мерцающие очи, блеск золотых цепочек в смоляных кудрях, стиснутые узкой щелью губы.
— Вам нечего бояться, — хрипло каркнул мессир фон Райхерт, запоздало сообразив, что перешёл на родное наречие и Она при всём желании его не поймёт. Откашлявшись, повторил: — Вам больше нечего бояться… миледи. Вас никто не тронет. Уберите нож, и я отвезу вас в лагерь.
Мгновение киприотка колебалась, изучающе смотря снизу вверх на германца. Коротко тряхнула ладонью — клинок пропал в складках пёстрого одеяния — подошла ближе, ухватилась за ремень упряжки и сноровисто взлетела на круп лошади. Под дополнительным грузом животное переступило с ноги на ногу, недовольно помотав головой. Тонкие руки, перехваченные в запястьях множеством позвякивающих золотых браслетов, обхватили мессира фон Райхерта за пояс.
— Поворачивайте фургоны, — бросил германец. — Возвращаемся.
Уже удалившись на десяток шагов, он краем уха расслышал приглушённый женский вопль и вспомнил про вторую девицу, блондинку. Передёрнулся, представив, каково ей придётся в обществе скоттов.
— Такова извечная судьба женщины, — негромко произнесла спасённая. Голос у неё оказался низкий, грудной, с еле заметным придыханием, а норманно-франкские слова она произносила с лёгким пришептывающим акцентом, не всегда правильно выстраивая фразы. — Хотя порой Приснодева шлёт нам спасение. Ничего, Лидия сильная, она выдержит. С ней уже было такое.
— Кто вы? — наконец-то собрался с духом мессир фон Райхерт. — Как вас зовут?
— Хониата, — с достоинством представилась сидящая на крупе его лошади благородная девица. — Елена-Даниэлида из фамилии Хониатов. Рождённая в Константинополе, если кирие рыцаря это интересует. Последние два года я… я была… как это на франкском языке… амика здешнего господина. Невенчанная жена, подруга, — чётко и недвусмысленно обозначив своё социальное положение в мире, византийка добавила: — Моя семья щедро заплатит, если кирие пожелает выкуп.
— Я ничего с вас не возьму, — пожалуй, слишком поспешно откликнулся германец. — Как только появится возможность, я немедленно отправлю вас к вашим родным…
Ему послышался еле различимый гортанный смешок. Весь путь до лагеря крестоносцев Елена-Даниэлида хранила молчание, и мессир Райхерт сожалел только об одном: что обратная дорога оказалась такой короткой.
Уже подъехав к пределам лагеря, мессир фон Райхерт выругал себя за непредусмотрительность и скупость. Он не содержал слуг и у него не имелось оруженосца, чьим заботам он мог поручить леди Хониату. Барон Мелвих располагал местом в общем шатре, где, помимо него, обитало ещё пять человек. Было бы до чрезвычайности неловко разместить в сугубо мужском обиталище утончённую кипрскую даму. А уж ехать через крестоносный лагерь с женщиной за спиной… От этой мысли Гунтеру сделалось не по себе.
— Вам некуда меня поселить? — проницательная византийка на редкость верно истолковала ёрзанье и озадаченное покашливание своего спасителя. — Не беда. В великом походе вас наверняка сопровождают братья или сестры какого-нибудь монашеского ордена? Они милосердны и наверняка не откажут в приюте, пусть я не совсем одной с ними веры.
— И то верно, — со вздохом облегчения признал фон Райхерт. Где-то ему попадалась на глаза несколько шатров бенедектинцев, помогавших пользовать раненых, и между ними вроде как сновали монахини…