Время вестников (сборник): Законы заблуждений. Большая охота. Время вестников

Обаятельный старикан с загадочным прошлым, встреченный Гунтером фон Райхертом в кабаке на далёком острове Сицилия, пошатнулся, сложился пополам и упал вперёд. Германцу помстилось, будто он разглядел выражение на прокалённом солнцем Аравии и продублённом солёными ветрами Средиземноморья лице мессира Ангеррана — не боль, не испуг, но вновь безмерное, безграничное удивление. Словно господин де Фуа был неколебимо уверен в том, что смерть не имеет права коснуться его своим крылом, а вот сегодня на собственной шкуре убедился в обратном. В том, что Господь ведёт счёт всем душам — праведным и заблудшим, отмеривая им положенный срок и прибирая к себе в тот день, который он сочтёт нужным.

Вытоптанная уличная земля быстро пропитывалась кровью.

— Ещё немного — и зуб даю, уходил бы меня бойкий старец, — рядом возник Мак-Лауд, переводивший дыхание с таким трудом, будто ему только что довелось проскакать от Тарса до Коньи. — Меч у тебя скверный. Пошли, выпьем за помин души раба Божьего Ангеррана.

— Мне думается, на самом деле у него было совсем другое имя, — неожиданно для самого себя брякнул германец. — И он не имел никакого отношения к роду де Фуа из Лангедока.

— Очень даже может быть, — рассеянно согласился Дугал. — Но какая нам теперь разница? Его нет, а мы живы. Так продашь Мелвих или нет?..

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Малая речка Салеф

Вечер 9 июня.

Окрестности города Сис.

Киликийская Армения.

Вошедшая в историю речка Салеф ничуть не заслуживала своей громкой славы. Гунтер даже не был уверен, что перед ним именно Салеф — по окрестным ложбинам в скалистых холмах, через которые сейчас шла армия, к морю бежало не меньше пяти подобных речек. Раздувшиеся от весенних дождей и тающих где-то на вершинах Таврийских гор снегов, неглубокие, но бурные ручейки, каменистые и холодные. Через них даже мостов не наводили и переправ не искали — тяжёлые на ногу рыцарские кони без труда пересекали эти малые преграды вброд и вплавь, довольно фыркая и рассыпая вокруг себя облака сверкающих брызг.

Армия бодро шла вдоль побережья на восток, между отрогами затянутых густой тёмной зеленью холмов, мимо армянских деревушек и оседлавших горные перевалы крепостей. «День-ночь, день-ночь, мы идём по Африке…» — бормотал про себя мессир фон Райхерт, рассеянно созерцая меняющиеся и вместе с тем однообразные пейзажи Киликийской Армении: горы, леса-перелески, возделанные поля, виноградники, снова горы и узкие долины. Чужая страна, живущая своей обыденной жизнью, и вытянувшаяся длинной змеёй армия, за передвижением которой можно следить по висящему над ней облаку пыли. А поскольку края здесь вполне цивилизованные и обжитые, с дорогами и трактами, то и войско движется достаточно бодро, покрывая, по примерным подсчётам, до тридцати-сорока лиг в день. Нет недостатка ни в воде, ни в корме для лошадей, ни в провианте для людей. Никто не нападает из засады, никто не чинит препятствий, местные жители выказывают воинам Гроба Господня изрядное уважение — не поход, а благость какая-то. Разве что который день стоит жара, и солнце, как прибитое к безупречно синему небосклону, сверкающим золотым безантом висит над головой.

Настроение у мессира фон Райхерта было странным. Двояким. С одной стороны, он вроде приспособился к местным условиям и привык к походной жизни. С другой — берега Салефа с каждым днём неуклонно приближались, а ему и его спутникам так и не удалось ничего толком разузнать. Да и спутников, если признаться честно, у Гунтера больше не было. Как и почётного, но ничего не означающего титула «барон Мелвих».

Имение в северных шотландских землях было продано ровно за семьдесят два золотых английских шиллинга. То есть за шесть фунтов стерлингов, имеющих хождение на землях английской короны и сопредельных владениях. Каковая сумма была вручена мессиру фон Райхерту в ювелирных изделиях и драгоценных камнях — охотно взвешенных, осмотренных и оценённых сопровождавшими армию итальянскими ростовщиками и менялами.

— Ты чего, в Константинополе успел забраться в императорскую сокровищницу? — хмыкнул германец, с некоторым удивлением взирая на изрядной величины кучку золотых побрякушек греческой работы. Вещицы были довольно тяжёлыми и грубоватого литья — как и почти все средневековые изделия, да и пошедшее на них золото было не самой высокой пробы. Камни тоже выглядели плохо огранёнными, и лишь изредка вспыхивали в солнечных лучах острым и ярким радужным бликом. У Мак-Лауда достало совести не предлагать в качестве оплаты свою долю Лоншановых драгоценностей — полученную от компаньонов фактически задаром.