Время вестников (сборник)

Казаков поперхнулся. Читать не читал, но слышал много. И кино смотрел, еще тогда… Однако каковы вкусы у принцессы! Посмотреть со стороны, так Беренгария — образчик благороднейшей и благовоспитанной девицы, истинной католички и (страшно подумать!) дочери самого настоящего короля. Что там говорит народная мудрость насчет тихих омутов?

«Ars amati» Овидия или «Искусство любви» для распущенного двадцатого века являлась книжкой вполне допустимой и, по сравнению с некоторым более современными трактатами, в чем-то даже безобидной. Еще в Петербурге Казаков видел, как небольшой томик строгого оформления преспокойно продавался в медицинском отделе Дома Книги. Фильм с одноименным названием поставили итальянцы и смотрелся он более как неплохое историческое кино, нежели четкое воспроизведение рекомендаций автора.

Но в двенадцатом веке!.. Криминал, срам и разврат! Это даже Казаков понял. Если называть вещи своими именами, «Искусство любви» являлось эдакой «Кама-сутрой» для эпохи Раннего Средневековья с популярно изложенными советами для начинающих.

— Вы знаете, ваше высочество, что даже в растленном Риме эпохи Цезарей, — целомудренно-ханжеским голосом сообщил Казаков Беренгарии, — сей трактат считался крайне… двусмысленным? Публия Овидия за эту дивную книжку выгнали из города и сослали к черту на рога, в Таврию.[6]

— Разве? — удивилась принцесса. — Я всегда пребывала в уверенности, что римляне были куда терпимее к взаимоотношениям подобного рода между мужчиной и женщиной. Вы будете смеяться, но эту книгу я раздобыла у монахинь.

— М-да, — Сергей закашлялся. — Библия учит нас любить ближнего своего, а Овидий растолковывает, как именно это делать…

Беренгария сделала оскорбленное лицо, но не выдержала и засмеялась. На ее памяти это был первый куртуазный афоризм, порожденный явившимся из варварских земель оруженосцем сэра Мишеля. Значит, он еще не безнадежен.

— Ой, — принцесса вдруг отложила книгу и вскочила, отчего кошка свалилась на пол и недовольно мявкнула. — Я вспомнила, что мессир фон Райхерт обещал придти после рассвета и привести с собой шевалье де Фармера! Уже давно отзвонили час первый, а их до сих пор нет! Неужели что-то случилось?

— Мы попросили господина де Алькамо послать к вам кого-нибудь из своего отряда, если с нами что-то произойдет, — тоже обеспокоившись, сказал Казаков. — Если никто не приходил, значит, с Мишелем и Гунтером все в порядке. Вы не слышали никаких новостей утром на мессе?

— Ночной штурм отражен, — ответила Беренгария. — Прошел слух, будто сицилийцы делали вылазку большим отрядом и изрядно побили англичан. Больше ничего.

— Ясно, — кивнул Казаков и подумал: «Если к вечеру немного очухаюсь, а эти два раздолбая не объявятся, поеду к Северной башне, оглядеться. Мало ли… Одно хорошо — Гунтер забрал пистолет и при опасности сможет хоть как-то защититься. Но он, тевтонская морда, человек пунктуальный, и, если обещал придти с утра, то обязательно пришел бы. Значит, вылазка? Уж не отправился ли мой рыцарь вместе с сицилийцами?..»

* * *

— Вы авантюрист, шевалье, — без обиняков заявила Элеонора Пуату. — В другое время у меня имелся бы повод обвинить вас в измене своему королю, но сейчас времена особенные. Будем считать, что сие не измена, но действия во благо государства. Ричарду придется гораздо хуже, если этот упрямец не остановится, а святейший Папа выполнит свою угрозу. Отличное начало Крестового похода, вы не находите? Предводитель крестоносной армии отлучен от Церкви за ссору с собственным союзником!

— Значит, ваше величество одобряет наш план? — осторожно спросил сэр Мишель. — Я не думаю…

— Наше величество одобряет, — нетерпеливо отмахнулась Элеонора. — Пусть лучше будет так, нежели мне опять придется терпеть такой позор! Я отлично помню, как Папа Александр III наложил интердикт на Нормандию после убийства Томаса Бекета и сколько унижений пришлось испытать старому Генриху ради того, чтобы вымолить прощение у Святого Престола! Более ничего подобного я переживать не намерена.

— Тогда мы можем просить о встрече с королем?

— Просить! Увы, не у меня, — Элеонора крайне недовольно поморщилась. — Я отговаривала Ричарда целые сутки, и в результате… Мы расстались взаимно огорченными.

«Весьма смягченная формулировка, — подумал Гунтер, слушая королеву-мать. — Успев раззнакомиться с аквитанкой поближе, я начинаю понимать, что слово «огорченными» подразумевает под собой скандал в истинно романском духе: с криками, взаимными обвинениями, может быть, даже с битьем посуды. Впрочем, посуда здесь серебряная, не разобьется…»

— Выйдите, господа, я переоденусь, — Элеонора тяжело поднялась со складного кресла. — Я придумала, как обставить дело. С вас беру только одно обещание — слушать меня и ни в чем не противоречить.