Время вне времен

«Цивилизации Логоса», то есть культуры, целенаправленно преобразующие реальность, идут по дороге истории гораздо быстрее, чем «цивилизации Номоса», рассматривающие бытие как неизменную данность. В координатах прогресса это различие означает, что европейская (евро-атлантическая) цивилизация намного быстрее прошла не только начальный период индустриальной фазы развития, но и ее конечный этап, который называется модернизацией.

Между двумя этими периодами есть принципиальная разница.

«Начальный индустриализм» (мануфактурное и фабричное производство), хотя и стал сразу же мощным движителем экономики Нового времени, однако на первых порах вовсе не являлся «сплошным»: индустриализация охватила лишь сравнительно узкий, собственно промышленный, сектор и почти не затронула другие области социума. Население даже в передовых европейских странах большей частью еще оставалось аграрным, а организация общества и в идеологии, и в социальных структурах сохраняла в значительной мере прежний, «традиционный» характер. Это проявляло себя, и в жесткой регламентации социума, особенно по политической вертикали, и в ориентации мысли не на новизну, а исключительно на традицию, не подлежащую критическому осмыслению, и в восприятии человека не как личности, обладающей определенной свободой, а как части незыблемой социальной общности – семьи, поселения, профессии, церкви.

Модернизация, которая привела к появлению крупных промышленных агломератов, полностью изменила лицо европейской цивилизации. Прежде всего индустриализация стала сплошной: ей подверглось и сельскохозяйственное производство, где в результате вторжения промышленных технологий освободились миллионы и десятки миллионов людей, и культура, сразу же породившая «коммерческие», то есть унифицированные виды искусства, и наука, превратившаяся в структурную (производительную) силу общества, и политика, начавшая охватывать собой многомиллионные массы. Кроме того, она вызвала к жизни такую новую социальную составляющую как молодежь – страту людей, главной целью которых являлось приобретение знаний. Основным инструментом социализации стала теперь не семья, где закреплялись традиции, а начальная школа, завод, фирма, колледж, университет, производство. Это повлекло за собой тотальное плавление идентичностей: человек, вырванный из традиционной парадигматики, ранее упорядочивавшей бытие, переставал понимать – кто он, где он, откуда, зачем он живет? Нарастала социальная энтропия, рвущая привычные связи, хаос «великого перемешивания» увеличивал температуру общества, и освобожденная энергия, которая не могла быть поглощена собственно индустриализацией, начала структурироваться в идеи пассионарного типа.

Этот процесс уже подробно описан в литературе [4].

Модернизация Франции, начатая реформами Тюрго, привела сначала к Французской революции (1789 г.), выступавшей, кстати, под лозунгами типичного универсализма: «свобода», «равенство», «братство», а затем к империи Наполеона, пытавшегося унифицировать всю Европу на основе единого гражданского законодательства.

Модернизация Германии, начавшаяся чуть позже и, как полагают, именно под воздействием наполеоновской оккупации, привела на первом этапе к образованию Германской империи, сразу же проявившей громадный экспансионистский потенциал, а затем – к империи Третьего Рейха, также пытавшейся распространить свою «национальную матрицу» на всю Европу и даже на все человечество.

Россия с модернизацией экономики несколько опоздала, запустив ее обороты лишь незадолго до Первой мировой войны, зато «энергия отсроченных изменений», накопленная в консервативных структурах, была так велика, что ее последующая консолидация породила громадную унифицированную реальность – империю советского типа, простершуюся от середины Европы до Тихого океана.

Несколько менее интенсивными были модернизации в Италии или Турции: обе эти страны на уровень настоящих имперских держав так и не вышли. Хотя Италия все же пыталась осуществить «имперское расширение» в Африке и даже в Европе, а в Турции на какое-то время возобладала имперская идеология пантюркизма. Зато пример Японии, по трансценденции – типично восточной культуры, которая, подключившись к модернизации в «эпоху Мэйдзи» (1868 г.), немедленно вслед за этим образовала империю Восходящего солнца, показывает, что данный процесс есть действительно «сквозной» исторический вектор. Локальные цивилизации находятся в поле глобальной цивилизационной динамики, и потому подвержены сходным социоэкономическим трансформациям.

Это помогает понять некоторые специфические черты современности.

Пламя и пустота

Нарастающая пассионарностьстран Третьего мира, которую США и Европа пытаются сейчас сдерживать экономическим и военным путем, есть прямое следствие процессов модернизации, начавшихся недавно в прежде отсталых, периферических регионах. Как и в случае Запада, модернизация связана здесь с необратимым распадом традиционной реальности и все ускоряющимся переходом к обществу «высокого индустриализма».