Время воды

Дело казалось легким. Директор был человеком старой закалки и новой закваски, то есть безынициативным, жадным, хамоватым, с острым чувством иерархии. Его понимание долга было развращено и разрушено «перестройкой», поэтому жадность существенно превалировала над страхом. В Бога директор не верил, но в складках его ума пряталось понятие некоего «черного дня» — упрощенной схемы страшного суда. Впрочем, неограниченная власть над заводскими активами, простота слива денег в различные «левые» фирмы — наводила директора на мысль о возможности реинкарнации. И не где-нибудь, а на спокойном, стабильном, демократическом Западе.

Вот таким неказистым был внутренний мир этого неказистого постсоветского человека, плотного, краснолицего, одевающегося по моде членов политбюро. Чтобы узнать о нем все, мне хватило полчаса отдаленного «слушания».

Сжатые сроки, положенные Косбергом на решение вопроса, не предполагали изящества и экспромта, так приятного профессионалу, да и сам директор не заслуживал изящества, поэтому я действовал прямолинейно и грубо. Я взял с собой четверых очень крепких и очень тупых ребят, помешанных на сиамских близнецах Брюсе Ли и Чаке Норисе, и под видом госзаказчика из Великого Устюга проник на территорию завода, а затем и в директорскую приемную. Мы выпили по две чашки чая и съели коробку конфет, пока до директора дошло, кто мы такие. Он попытался кричать, и ребятам пришлось повозить его по дубовому паркету. Кабинет был просторный, и после трех кругов по полу понимание пришло — директор выразил готовность внести необходимые изменения в учредительные документы, которые вводили производство в состав наземной флотилии Косберга, или, говоря юридическим языком, ставили заводские активы на баланс госкорпорации «Родина-6», собственноручно подписать и тихо уйти на пенсию.

Эта рядовая история не имеет прямого отношения к Диме. Это всего лишь маленький паззл в мозаике возрождающейся империи. Просто ее окончание соприкасается с Диминым появлением. Я встретил Репу, когда покидал проходную завода, оставив «бобров» следить за легитимным переоформлением документов.

Я выходил из дверей проходной, он вылезал из разрисованного драконами джипа с хромированным кенгурятником — подобием средневекового тарана. Дверь Диме угодливо открывал большой бесформенный человек, дымящийся на морозе, словно свежая куча навоза. Другой навозник, размером чуть больше, исходил испарениями возле капота. Куртка большего человека топорщилась под левой подмышкой, намекая на кобуру, а взгляд блуждал по темнеющему пространству в поисках возможной угрозы. По мне этот взгляд пробежался, не останавливаясь, словно я был барельефом, частью заводского фасада. Мы же с Димой заметили друг друга, причем одновременно.

Я отвел взгляд и попытался завернуть за угол в тихий слабоэлектрифицированный переулок, где бы меня растворил полумрак. Он же, видимо, до сих пор остро нуждался в одобрении одноклассников и товарищей по двору, отчего закричал по-бабьи:

— Витька, стой!

Я чертыхнулся, но повернулся и махнул рукой.

Перед тем, как посмотреть ему в глаза, я пообещал себе не залезать глубоко в его голову, так как не хотел портить воспоминаний о давней дружбе.

— Бухаешь, бл…дь? — спросил он, приблизившись.

Два его приятеля остались стоять у автомобиля. Один достал похожую на кирпич рацию и сказал в нее нечто малоразборчивое. Другой ударил ботинком по колесу, но, видимо, неудачно, так как «ойкнул» и схватился за ногу.

— Бухаешь, бл…дь? — повторил Дима настойчивее.

— Типа того, — ответил я.

— Так я и думал, — Дима окинул меня цепким взглядом, вероятно, производя кое-какие подсчеты. — Неважно выглядишь. На заводе, что ли, работаешь?

— Ну.

— Инженер или конструктор. Угадал?

— А то, — согласился я.

— Наверно, и жена от тебя сбежала. Ну, скажи, что я не прав?

— Не скажу.

Логика у Димы имелась: когда я собирался к директору, то хотел выглядеть именно как инженер-конструктор из уездного города. Потому на мне были серая ушанка из кролика, серое в рубчик пальто до колен, мятая рубашка в крупную клетку и жеваный галстук с окислившейся латунной заколкой. В руке я держал дерматиновый «дипломат», перетянутый пружиной от эспандера для подстраховки, так как один из язычков-замков на «дипломате» не застегивался. Моя внешность располагала к себе мелких жуликов и усыпляла бдительность преступников крупных.

Дима был одет как человек, который сам берет биту, когда надо ударить, и надевает очки, когда надо позаниматься коммерческими делами. То есть в очках с дымчатыми стеклами, в большой черной кепке с висящими, как у таксы, ушами, в зимнем термокостюме «Адидас» и с «дипломатом», который, в отличие от моего, закрывался надежно и был выполнен из легкого пластика, покрашенного под «металлик».

— А ты дела крутишь? — спросил его я.

— Какие уж тут дела, так, делишки, — Дима насторожился и спрятал «дипломат» за спину. — А почему ты спрашиваешь?