Читаем Время воды полностью

Я преодолел два пролета и уперся своим животом в чей-то живот. Среагировал я мгновенно: свалил нападавшего крюком слева, правой рукой нащупал в кармане револьвер и приготовился стрелять прямо сквозь ткань пальто. Но вместо звуков надвигающейся атаки я услышал лишь жалобный стон.

Я закричал:

— Встать! Руки вверх! Подойти к окну, чтобы я видел лицо!

Он оказался худым и сутулым, с русой паутиной волос на подбородке.

— Студент? — спросил я его.

— Студент, — с вызовом ответил он.

— Что здесь делаешь? Почему не в институте?

Вместо ответа он сунул руку за пазуху.

Я вновь оказался быстрее и направил на него револьвер:

— Что там у тебя, бомба?

Он промолчал.

— Вынимай, только медленно.

Парень достал из-под пальто сложенный в трубочку лист ватмана и развернул:

— Читайте, это про вас.

Я тоже послушался и прочитал вслух:

— «Кровопийцы — прочь из России!»

— Смешно. Ты это сам придумал?

— Нет.

— Тебя подослали из четвертой «Родины»?

— Нет.

— Значит, идейный?

— Да.

— Какой партии?

— Не скажу.

— Ну, тогда с нами поедешь.

— Куда?

— Узнаешь. Топай давай, — я взмахнул револьвером.

У тротуара бесшумно работал «Бентли». Я велел парню сесть сзади рядом со мной. Василий обернулся:

— Кто это, товарищ кавторанг?

— Это… — я переадресовал вопрос пленному неизвестному: — Ты кто в самом деле?

— Я ничего не скажу. Я буду молчать. Даже под пытками.

— Посмотрим, — буркнул я. — Василий, трогай! Пока едем прямо и тихо. Ты захватил выпивку?

— Как велели, целый ящик. У меня на переднем сиденье.

Мы тронулись с места, Вася включил Свиридова.

— Вася, где бы ты стал искать очень красивую женщину? — спросил я.

— В тупиках Старо-Невского. Сами знаете лучше меня.

— Дурак. Я говорю: очень красивую.

— Тогда не знаю. У меня с красивыми не получается, товарищ кавторанг.

— Ладно, не надо шансона, — перебил я, думая о том, что в его логике что-то есть. — Лучше дай мне бутылочку.

Он подал:

— Отличный виски, товарищ кавторанг.

— Я просил шампанского, Вася, ты что, забыл?

— Шампанского нет нигде, все точки объездил. Говорят: перебои в снабжении, — ответил Василий, выезжая под «кирпич» на Чкаловский.

— Дождались системного кризиса! — вмешался парень. — Вы и за это ответите.

— Ты обещал молчать и молчи! — напомнил я. — Пока не начались пытки.

— Палачи! — парень отвернулся к окну.

— Как перебои? — спросил я, рассматривая бутылку. — Мы сами контролируем шипучие и игристые. Не понимаю.

— Ну, я-то не понимаю тем более, — пожал Вася плечами. — Говорят, что в некоторых «родинах» поняли, что границы между ними условные, и начали таскать добро друг у друга. Типа того: передел собственности, конец истории. Фукуяма настал, говорят, одним словом.

— Кто, на хрен, говорит? — спросил я, поглаживая гладкий зеленый бок пузыря.

— «Бобры» говорят. Люди.

— Люди? А у Косберга спросить ума не хватило? — я взялся скручивать крышку.

— Косберга нет. Он пропал.

— Пропал? — виски пришлось отложить.

— Внезапно. Он всегда пропадает внезапно. Авторитарный стиль управления. Никто никогда не знает, когда он забухает.

— Почему мне не доложили?

— Вы на особом задании. С вами, значит, связываться запретили.

— Логично. Что еще, говори все, что знаешь?

— Люда, «выдра» из второго взвода, залетела от начальника автороты.

— Ну и что? — не понял я.

— А то, что замужем она за этим гребаным олигархом, который тухлой рыбой торгует, как его, не помню…

— Вася, говори не все, что знаешь, а только по делу, по сути.

— По сути? А кто его знает, в чем суть? — Василий поскреб затылок. — Говорят, в городе появились матросы с винтовками. Пьяные. Вообще появились целые вооруженные группы без знаков и униформы. Типа как партизаны, лесные братья. Пьяные тоже. Днем они тихорятся, бздят, ну, может, нападают на старух, сумки из рук выхватывают, ночью — смелеют, подбираются к магазинам, складам. Мы уже палили по ним из помп, но пока не попали.

— Твои дружки? — толкнул я в плечо парня.

— Нет, — отрезал он, не оборачиваясь.

— Врешь, — не поверил я и снова спросил у Васи: — Всё или что-то еще?

— Говорят, в Москве умные люди решили не назначать главную «Родину» сверху указом. А решили поступить по науке, по Дарвину.

— Это как? — попросил разъяснить я.

— Ну, столкнуть лбами и посмотреть, кто кого сдюжит, — Вася вырулил на Зверинскую. — Естественный отбор, значит.

— Волчьи законы, — с возмущением проблеял парень.

— Ты заткнись, — приказал я. — А ты, Василий, панику брось.

— Какая же тут паника, сами смотрите, справа впереди, — Вася указал рукой.

Картина, которую я увидел, в самом деле была непривычной: по Зверинской в сторону зоопарка бежал изможденный худой человек с зажатой под мышкой коровьей ногой. Его преследовали мясник и двое охранников. В руке мясника поблескивал окровавленный нож, охранники размахивали дубинками и наручниками. Все трое были слишком толсты, чтобы догнать похитителя туш, они и сами уже догадались об этом и бежали, скорей, по инерции, чтоб один не настучал на другого.

— Поможем? — выказал готовность Василий.

— Кому? — я закоротил справедливую мысль Василия, потому что не хотел вылезать из машины. — Едем дальше.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза