Время Волка

У него аж глаза засияли! Вот ведь дурень! Не понимает, на какую каторгу подписывается!

— У на-ас пиа-анино не-ет!

— Боюсь, мою маму это не остановит, — вздохнул я, прекрасно зная маман и её неукротимую энергию.

И оказался прав.

* * *

С самого начала Лёня в успех этого предприятия не верил. Бабушка была во всех отношениях человеком сугубо практичным, двумя ногами стоящим на земле. А музыка — занятие без конкретной практической пользы, да ещё и требующее затрат. У Борьки-то вон, пианино есть, да ещё и преподавателю они платят. Бабушка, уж конечно, не согласится покупать пианино и оплачивать уроки. Да Лёня и не решился бы просить ее об этом. С раннего детства он твёрдо усвоил, что «мы — люди небогатые, на других не смотрим и радуемся тому, что имеем». Эту фразу бабушка произносила, когда Лёня приходил с разодранными штанами или пробовал заговорить о велосипеде. Серафима Ивановна покупала только то, что было действительно необходимо, а новые штаны, когда старые ещё не сносилось, и тем более велосипед необходимыми вещами не считались. Даже на мороженое, восхитительные кругляши застывшего молока между чуть раскисшими от постоянной сочинской влажности вафлями, или холодный терпкий квас, который летом продавали в Сочи повсюду, у Лёни никогда не было денег. И эти лакомства были бы для него недоступны, если бы не Борька. Его мама считала, что у ребёнка обязательно должны водиться деньги, как у них дома говорили — «на карманные расходы». Лёня один раз стал свидетелем того, как Боря с совершенно будничным видом подошёл к матери и попросил денег на завтра. И Вера Исааковна так же спокойно, словно это было нечто само собой разумеющееся, открыла сумку, достала кошелёк и отсыпала ему мелочь. Для Лёни это была фантастическая картинка. Но, к чести Бори, он всегда угощал купленными на карманные деньги лакомствами кого-нибудь из приятелей, оказавшихся рядом, и чаще всего этим кем-нибудь становился Лёня.

Когда Вера Исааковна успела поговорить с бабушкой, Лёня не знал. Но через несколько дней после того случая в доме Борьки Серафима Ивановна, пораньше освободившаяся с работы, высунулась в окно и как обычно рявкнула на весь двор:

— Леонид, домой зайди немедленно!

Лёня иногда представлял, что на своих пациентов бабушка так же рявкает и они только от этого и выздоравливают — как по команде. Пришлось бросить начатое занятие — он сосредоточенно обдирал финиковую пальму. Финики у них всё равно не вызревали, а недозревшие плоды были отличными боеприпасами для рогаток. Домой явился грязный, весь обсыпанный пальмовой требухой.

— На что ты похож! — всплеснула руками бабушка. — Мыться немедленно! Мы пойдём в одно важное место.

Пока Лёня полоскался под рукомойником, он гадал, в какое такое важное место они с бабушкой должны пойти. Если бабушка надевает пиджак с наградами, значит, место действительно важное.

Он начал догадываться, когда они свернули с Ворошиловской и стали спускаться вниз, к Курортному проспекту, но не смел поверить своему счастью. И только когда впереди показалось жёлтое двухэтажное здание, он спросил:

— Ба-аб, а мы что, в му-узыкальную шко-олу идём?

— Идём, — буркнула бабушка. — Постарайся не заикаться. Если тебя будут о чём-то спрашивать, говори медленно, спокойно.

Но говорить ему особенно и не пришлось. С преподавателем, смешным коротышкой с торчащими во все стороны седыми волосами, тоже фронтовиком, беседовала бабушка за закрытыми дверьми. Потом коротышка позвал Лёню, маявшегося в коридоре. В комнате стояло пианино, совсем не похожее на Борькино, коричневое, полированное, как бабушкино трюмо, перед которым она причёсывалась. Эта полировка очень Лёне не понравилась, она как-то упрощала инструмент, делала его обычным предметом мебели.

— Ну иди сюда, Лёня Волк, — доброжелательно проговорил коротышка. — Скажи, ты хочешь заниматься музыкой?

Лёня кивнул.

— Отлично, отлично, — потёр коротышка руки. — Когда у ребёнка есть желание, это самое главное. Вы понимаете, Серафима Ивановна, они все сейчас хотят играть в войну и купаться в море. Никто не хочет играть на инструменте. А вот раньше, я помню…

Но он сам себя оборвал, решив не ударяться в воспоминания.

— Лёня, я прохлопаю тебе ритм, постарайся повторить.

И смешной дяденька несколько раз ударил в ладоши с разным интервалом. Лёня подумал, что над ним подшучивают. Но коротышка вопросительно на него смотрел и ждал. Пожав плечами, Лёня без малейшего усилия повторил хлопки. Он искренне не понимал, какое они имеют отношение к музыке.

— Замечательно! — Коротышка прямо расцвёл. — Ну, петь я тебя не прошу, да? Как же нам слух проверить?..

— Я-а лю-юблю пе-еть, — неожиданно подал голос Лёня. — Я-а в го-оспитале пе-ел.

Дяденька растерялся. Серафима Ивановна уже успела ему рассказать, что мальчик заикается, но не упомянула, что он может петь. Не сочла нужным. Она вообще с неохотой вспоминала Лёнины концерты в госпитале, считая их баловством.