Время вороньих песен

Как Бальца мое шуршание в коридоре услышала, не представляю, однако выглянула и едва не на руках меня до лавки донесла, хоть я и не отличаюсь особенно изящным строением. Орчанки вообще сильные.

– Хозяйка, как можно! Чуть насмерть не уходились. Надо было хоть на телегу присесть, – причитала она, устроив меня поближе к столу.

– С гробом?

– А и демоны с ним! – с жаром отозвалась кухарка, экономка и прочая и поспешно покаялась: – Прости Предвечная, охрани Всесветлый. – И на всякий случай через плечо поплевала. Последнее было как раз не лишним, учитывая, сколько в доме незванных гостей. Вдруг еще кормить их прикажут, а у нас тут никаких разносолов.

Бальца тем временем умудрилась подсунуть мне парящую и изумительно пахнущую чашку, незаметно избавить меня от перчаток, тесноватой шляпки с вуалью, расстегнуть пальто и взяться за шнурки на ботинках. Я на нее зашикала и сама разулась. Мне иногда казалось, что я для Бальцы, как кукла, которых у нее в детстве не было, а хотелось очень. Она вечно норовила меня одеть-раздеть, причесать, накормить. И если с этим мы еще пришли к разумному компромиссу, то в непременном именовании меня хозяйкой она упиралась, как строптивый ящерок. Первое время мне это было очень странно. Собственно, мне здесь первое время все было очень странно.

Пострадавшие ботинки отправились сушиться, я блаженно вытянула ноги в сторону пышущего жаром очага и с наслаждением отпила из широкой толстостенной чашки. Бальца варила изумительный кофе. Не будь тут кофе, примириться с окружающей действительностью было бы куда сложнее.

– Некромант из Нодлута опять приезжал. Маджен Холин. Тот молодой, что сиренью нашей восторгался и хороводы вокруг нее водил.

“Холин”, – мысленно повторила я и попыталась представить, как можно водить хоровод в одиночку, но получалось плохо. Устала, наверное, да и с фантазией не ах. Некромант был красивый и на некроманта походил не очень, больше на студента отделения словесности – глаза мечтательные и цветочки всякие любит. С удовольствием снова бы на него посмотрела. Общалась я с миром вне усадьбы мало, а после постной физиономии Огаста мне любой красивым покажется. Вон даже пристав-вампир вполне симпатичен, грузчики приятные и ящерки очень милые.

– А еще с ним тип неприятный был из надзора. Они почти сразу на кладбище поехали. Не видели?

Я пожала плечами. Маячили чуть поодаль какие-то типы, но мне не до любопытствующих было, я старательно отыгрывала роль скорбящей вдовы. Слезу пустить не вышло, но под вуалью все равно никто не заметил бы, так что я ограничилась печальными вздохами. И кому какое дело, что вздыхала я вовсе не об Огасте, главное – к месту.

1.3

Наверху грохнуло. Опять какую-то раритетную недвижимость волокут? Недвижимость, потому что эту мебель тут как поставили, так она несколько поколений семьи Арденн и стояла, с места не двигаясь.

– Как же теперь, – вздохнула Бальца, помешивая в кастрюльке картофельный суп, на запах которого мое почти отогревшееся нутро реагировало вполне благосклонно. – Куда мне теперь?

– Вернешься к себе в Кронен, работу найдешь нормальную.

Я сунула пальцы за манжет и достала оттуда монету в 5 чаров. Сумма небольшая, но приятная. Собиралась служителя, что Огаста отчитывал, вознаградить, вроде так положено сверх платы за ритуал, но благоприобретенная скаредность взбунтовалась. Пальцем провезла денежку по столешнице в центр, орчанка заметила и тут же в позу встала. Выглядело внушительно.

– Возьми, – попыталась упорствовать я, но меня отругали. И налили супа.

– А занычку вашу я перепрятала, – бухтела кухарка, сунув злополучные чары мне обратно за манжет. – Тут под раковину, где ведро с обмылками стоит, комнаты перероют все, а в помои вряд ли полезут.

Я была увлечена супом, и мне было немного все равно, где мое безумное сокровище в 25 чаров, жемчужные сережки и дарственная на лавку лежит, главное, чтоб не нашли. Деньги не пахнут. Но Бальца! Я в задумчивости почесала длинную царапину на ладони. Не помню, как поранилась. Но я много чего не помню, или вот – забываю.

– И когда успела только? – Это я не о царапине, понятное дело.

– Когда-когда… – отозвалась Бальца. – Да в тот же день. Ясно стало, что супруг ваш не сам преставился, я и перепрятала… Вас разговаривать позвали, а меня как раз отпустили. Вы простите, что я вопила на весь дом, и потом еще, но очень уж страшно он лежал. Лицо все в черных венах и в глазах сплошь чернота, голова на бок свернута и спина дугой. А грудину он, видно, сам себе изодрал, когда дышать нечем было, только вместо крови все такая же чернь, прямо поверх знаков.