Время возмездия

Гитлеровцы вступили в Париж, но не покорили свободолюбивых французов. На заводах и фабриках, где выполнялись немецкие военные заказы, рабочие портили оборудование, выводили из строя станки, а изготовленные мотоциклы, автомобили, авиационные моторы очень быстро выходили из строя. Диверсии на железных дорогах превратились в настоящую «битву на рельсах». Подпольные боевые группы, плохо вооруженные, успешно действовали и в самом центре Парижа, совершали диверсии, выводили из строя электростанции, резали телефонную сеть, уничтожали склады, обстреливали автомашины. Среди бела дня бойцы Сопротивления расстреляли группу эсэсовцев на Елисейских Полях, стреляли в упор на стадионах и в ресторанах… На Больших Бульварах взлетел в воздух кинотеатр с сотней гитлеровцев, взорвалось здание морского министерства, был уничтожен эсэсовский штандартенфюрер, ведавший отправкой парижан на принудительные работы в Германию. Оккупанты стали опасаться ходить поодиночке, в каждом французе им мерещился боец Сопротивления. По главным улицам и площадям почти круглые сутки стали маршировать усиленные наряды патрулей, которые проверяли документы, задерживали каждого, кто чем-то казался им подозрительным. Но никакие репрессии не могли остановить нарастающую волну сопротивления оккупантам. С востока, где полыхало зарево восхода, где на гигантском фронте наступали советские войска, вместе с теплыми лучами солнца веяло ветром скорой свободы. Париж начала сорок четвертого, полуголодный, истерзанный, борющийся и верящий в свое будущее, не был похож на Париж сорокового, сытый, но удрученный безысходной обреченностью. И Андрей Старков, в кармане которого лежали документы на имя француза Андре Моруа, сердцем любил этот город и имел надежные связи с французскими партизанами.

Андрей открыл стеклянные двери в небольшой бар. За стойкой находился Жорж. Они давно не виделись, лишь перезванивались по телефону. В эти дневные часы посетителей в баре было мало. Жорж лениво сбивал коктейль. Увидев Андрея, он просиял. Потом пригласил пройти в дверь за стойкой. За дверью начинался коридорчик, который вел мимо кухни в конторку.

Старков с удовольствием опустился на низкий потертый диван, откинулся на мягкую пружинистую спинку. Взял со стола пачку немецких сигарет, вынул одну, помял в пальцах. Но закуривать не стал. «Слишком много дымлю, нервы шалят, — подумал он. — Надо поберечь хоть легкие». И положил сигарету на место. Отодвинул пачку подальше от края стола, чтоб не соблазняла. Развернул свежую газету, которую купил по дороге. Но просмотреть ее не успел, пришел Жорж.

— Привет, старина, — сказал Жорж, на этот раз крепко, по-дружески пожимая руку Андрею. — Давненько тебя не видал, только слышал твой голос. Выпить хочешь?

— От твоих коктейлей трудно отказаться, — улыбнулся в ответ Андрей и попросил: — Только что-нибудь послабее.

— Сотворю почти без алкоголя, из одних фруктовых соков.

Пока Старков потягивал через соломинку из высокого бокала освежающую жидкость, Жорж по-военному, короткими фразами, докладывая о работе своей группы, как бы между прочим упомянул и о благодарности, полученной от Центра за ценные сведения о расширении немцами производства крылатых ракет. Дела у Жоржа, судя по всему, шли неплохо, группа работала успешно. Но были и свои трудности. Особенно с передачей информации в Центр. Радиста, обещанного еще в прошлом году, до сих пор не прислали, предлагают обходиться «внутренними резервами».

— Андре, сам посуди, какие у нас внутренние резервы, если в группе одна радистка? Да и рация старого образца, громоздкая, ее не так-то просто перебазировать с места на место. Нагрузка большая, информации много, и нет никакой гарантии, что боши не сегодня, так завтра нас не запеленгуют. А если оборвется этот единственный канал связи, наша работа пойдет вхолостую.

— Ну зачем же такие мрачные перспективы, Жорж?

— А я без иллюзий живу.

— В Центр обращались?

— Да.

— Говори дальше.

— Сейчас, — Жорж присел рядом на стул, понизил голос: — Ерундистика какая-то. Советуют установить контакт с радистом, который в Антверпене. А как на него выйти?

Старков допил коктейль, поставил на стол бокал.

— В Антверпене не радист, а радистка — это во-первых. А во-вторых, я ее лично знаю, и, следовательно, установить с ней контакт не так уж трудно. Тем более что она сидит без работы. Как ты уже слышал, в Берлине провал, засветили часть группы. Но на эту радистку боши не вышли. Она осталась в стороне.

— Она работала на берлинскую группу?

— Да, была запасным каналом.

— Понятно.

— Ее знает и боксер, о котором я тебе рассказывал. У него с ней прямая связь. Но он куда-то запропастился, ни слуху ни духу. Боюсь, как бы и с ним чего не случилось, — Старков сел удобнее, вытянув ноги. — Хороший парень, боксер этот, много успел сделать. Центр рекомендует включить его в вашу, парижскую, орбиту.

— С ним все в полном порядке, — сказал Жорж.

— Ты откуда знаешь?

— Из берлинской газеты. Той самой, которую ты в руках держишь.

— Я ее еще не читал.