Время возмездия

«Надо обратиться к нему за помощью. Он поможет устроиться», — решил Миклашевский, выпивая рюмку, налитую Шмеллингом. Лейб-медик тем временем узнал Зоненберга-Тобольского, и Всеволод Александрович засиял от счастья. Но радость омрачил тоскливый вой сирены, оповещавшей о воздушной тревоге. Миклашевский почему-то подумал: «А хватит у этих господ мужества продолжать пировать во время налета?»

Все бросились к выходу. Зоненберг-Тобольский и Миклашевский последовали за ними. Шмеллинг усадил их в свой автомобиль, и они помчались к бомбоубежищу. Перед воротами дворца машины притормозили. Лейб-медик выскочил первым. Перед ним распахнули парадный подъезд. Вся компания, увлекая и Миклашевского, пробежала через небольшой двор. Прикрытая сверху синяя лампочка тускло освещала вход в подвал. Спускались по крутой лестнице, шли коридором, перед ними открывались массивные стальные двери. Спустились еще ступенек на сорок вниз. Вошли в небольшой подземный зал. Игорь с удивлением рассматривал толстые ковры под ногами, мягкие кресла, столики, накрытые белоснежными скатертями, официантов в черных костюмах, накрахмаленных сорочках, в белых перчатках. В вазах — свежие фрукты, шоколадные конфеты. Принесли фарфоровые блюда, на которых ласкали глаз великолепно оформленные бутерброды. Игорь не верил своим глазам: ветчина, янтарный сыр, розовая лососина, черная икра… Шмеллинг сам откупоривал бутылки французского коньяка.

— Ну как, нравится?

— Великолепно! — ответил, опережая Игоря, Зоненберг-Тобольский. — Здесь не страшны никакие начиненные подарки, падающие с неба!..

— Разве это великолепно? Второй сорт… По сравнению с большим бомбоубежищем, которое рядом с личным бункером фюрера, здесь так себе… Спартанская обстановка… Но жить можно!

Сюда не доносились ни грохот бомбардировки, ни пальба зенитных орудий. Уют и комфорт. Игорь, чувствуя, что хмелеет, налегал на закуску. Ни о каких серьезных разговорах не могло быть и речи. Пили, ели, курили… Противно было смотреть на родственника, который раболепно извивался перед именитыми гитлеровцами, преданно заглядывал им в глаза.

На рассвете, когда прозвучал отбой, поднялись наверх. Вернее, крепко захмелевшего Зоненберга-Тобольского и Миклашевского слуги проводили к выходу. Прошли немного пешком. За домами, неподалеку, в рассветное небо поднимались языки пламени. «Еще бы чуть-чуть, и бомба могла угодить в Имперскую канцелярию», — подумал Игорь, разглядывая серое массивное здание, над высоким подъездом которого была укреплена огромная эмблема гитлеровского рейха: орел, раскинув крылья, вцепился когтями в лавровый венок, в центре которого помещена свастика. В полированных перьях орла — маленьких зеркальцах нержавеющей стали — вспыхивали красным отсветом блики пожара. Казалось, что хищная птица ожила, и холодные блестящие глаза жадно смотрели на город, на бегущих людей, словно выбирали себе очередную жертву…

2

На рассвете поезд попал под бомбежку. Машинист резко затормозил, пассажиры посыпались с верхних полок. Зазвенели разбитые стекла. Где-то впереди грохнули два взрыва. Миклашевский, падая, ушиб плечо. Он, еще окончательно не проснувшись, действовал механически, торопливо одевался, натянул на себя куртку, сунул ноги в сапоги. Охранники выскочили в коридор.

— Впереди горит станция, — услышал Игорь взволнованный голос одного из них.

— Заходят на второй круг! — крикнул второй. — Пропали мы!..

Послышался надсадный свист бомб, раздался взрыв, второй, третий, вагоны задрожали, а по жестяной крыше, словно на нее сыпанули камнями, гулко затарахтели крупнокалиберные пули. Толстяк Фрицке, без мундира, натянув сапоги, инстинктивно бросился к дверям, схватился за ручку. Но его грубо оттолкнул Зоненберг-Тобольский. С вытаращенными от страха глазами, матерясь по-русски и по-немецки, он выскочил в коридор и устремился к выходу, где под гул и грохот дико орали и давили друг друга перепуганные пассажиры. Слышались отчаянные вопли раненых.

Миклашевский, прислонившись спиною к дверному проему, секунду раздумывал: бежать к дверям или лучше выпрыгнуть в окно? Снова послышался рев мотора, прогрохотали крупнокалиберные пули. Звякнула недопитая бутылка с коньяком, разбрасывая вокруг столика веер брызг. Миклашевский невольно повернулся на звон разбитой посуды. На диване, из-под подушки, где только что лежал Фрицке, торчала рукоятка пистолета. В панике тот забыл свое оружие. Игорь, не раздумывая, сунул его в карман. Почему-то вспомнилось, как в Подмосковье, в учебном тире, Миклашевский выиграл пари. Положили поллитровую бутылку на подставку, и Игорь с двадцати пяти метров попал точно в горлышко.