На них никто не обратил внимания. Прохожие спешили по своим делам. Дети играли. Старики грелись на солнце. Лишь на противоположной стороне, в ресторане, у окна сидела за столиком одна молодая женщина и все видела. То была Ивонна Ван дер Графт. Она пришла в ресторан на заранее обусловленную встречу с офицером германской службы безопасности. Офицер не отличался аккуратностью, и Ивонна заказала себе уже вторую чашку кофе. Скучая, она разглядывала прохожих. Невольно остановила свой взгляд на Старкове, который ростом, фигурой, статностью напоминал ее мужа. И покупал он у цветочницы — случайное совпадение! — точно такие же красные и белые гвоздики, какие часто дарил Ивонне муж. В сердце женщины шевельнулась обыкновенная зависть. Кому же он подарил букет? Ивонна чуть не вскрикнула от удивления, когда узнала свою приятельницу по зоопарку: «Вот так скромница! С моими офицерами водиться не захотела, а у самой, оказывается, имеются знакомые мужчины, которые дарят ей цветы».
— Так-так, очень интересно, — произнесла Ивонна, ни к кому не обращаясь.
Глава двенадцатая
Генерал Ильинков встал из-за письменного стола, заваленного папками, подошел к окну. Первый весенний мартовский день, солнечный и морозный, давно кончился, и синие сумерки опустились на Москву. Генерал открыл форточку и, чуть подавшись вперед, с наслаждением вдыхал морозную свежесть. Только что в его кабинете закончилось совещание. Конечно, как всегда, надымили так, что хоть вешай топор. И сам Семен Васильевич курил. В трудное лето сорок второго не утерпел, когда пришла шифровка, сообщавшая, что передовые немецкие части прорвались к Волге. Несколько затяжек папиросы, и вроде бы стало легче. Потом он не раз корил себя за допущенную слабость. Но с тех пор папиросы всегда лежали на столе.
Генерал стоял у окна, смотрел на ночной город, а пальцы привычно разминали папиросу. «Нет, не закурю, — сказал сам себе Ильинков и, вздохнув, положил папиросу обратно в пачку. — С мая надо бросать». Вспомнил своего старого друга Телеверова, который накануне войны, когда врачи (как тот шутил) произвели ему «полный капитальный ремонт без замены основных агрегатов» и категорически запретили курить, нашел в себе силы бросить. И в блокаду не закурил. А нагрузка у ленинградских чекистов была выше всех допустимых норм, работали буквально на пределе человеческих возможностей. Сегодня утром Семен Васильевич звонил своему другу в Ленинград, поздравлял с наградой, с орденом Красного Знамени.
— Поздравляю, Никола! Указ уже подписан, завтра получите. Там и твои орлы заслужили награды. Только сам знаешь, в газетах публиковать не будут. Поздравь своих ребят.
— Спасибо, дружище Сеня. От всех ленинградцев спасибо! — и добавил: — А тебе, брат, надо бросать курить.
— Ты доктор, что ли? — удивился Ильинков. — Или они тебе это подсказали, чтоб на меня воздействовать?
— Нет, просто по голосу слышу. Хрипишь, Сеня, хрипишь. Нету твоего боевого тембра. А все это от курева, — и бодро закончил: — От души и сердца спасибо за поздравления!
«С мая надо бросать, — повторил про себя Ильинков. — Надо бросать. Николай прав. — Подошел к столу. Свет от настольной лампы падал желтым пятном на стекло, которым покрыт стол, на угол красной папки. — Выпью стакан крепкого чая с лимоном, — подумал он, нажимая на кнопку. — И снова за дела!»
Наступление наших войск заставляло чекистов работать с удвоенной энергией. В победах на фронтах был немалый вклад и советских разведчиков. Летом сорок третьего гитлеровцам не удалось повторить победный рывок сорок второго, когда немецкие танки, прорвав оборону, развили успех и вышли к Сталинграду. Чекисты своевременно предупредили советское командование о готовящемся наступлении, сообщили место и время нанесения главного удара операции «Цитадель». Гитлеровцам не удалось взять реванш за поражение под Сталинградом. Величайшее сражение под Курском закончилось победой Советской Армии. Операция «Цитадель», на которую Гитлер возлагал большие надежды, окончилась провалом, а небо Москвы впервые озарилось артиллерийским праздничным салютом в честь доблестных советских войск, освободивших Орел и Белгород. Окончились провалом и другие операции, тщательно разработанные в германских штабах. Тайная война приобретала все более острый характер.
Ильинков, размяв ложечкой лимон в чайном стакане, с удовольствием сделал несколько глотков. Раскрыл папку, углубился в чтение, делая пометки карандашом. Приглушенно зазвонил телефон. Семен Васильевич знал «голоса» своих шести аппаратов. Генерал взял трубку с черного:
— Слушаю!.. Что?.. Из Бельгии?.. Очень хорошо… Да, да, сейчас же! Жду.
Семен Васильевич улыбнулся, потер ладони. Замысел, который родился в этом кабинете, осуществляется. От Марины Рубцовой пришли радиограммы. Значит, полковник Старков сам вышел на радистку. Очень хорошо! Теперь парижская группа включит ее в свою орбиту. Генерал, придерживая ложечку пальцем, отпил еще несколько глотков чая.
— Разрешите, товарищ генерал?
В дверях стоял высокий подтянутый брюнет с орденскими планками на груди.