Время, вперед !

Он достал из-за пазухи тетрадь, завернутую в серую тряпку, размотал и положил себе на грудь. В тетради был химический карандаш. Саенко его послюнил. По

его большому мокрому рту поплыл лиловый анилин.

Он лежал с крашеным ртом, как отравленный, мечтательно и неподвижно уставив фиолетовые, с металлическими зрачками, глаза в небо.

Его лицо было треугольно. Под ухом горело ярко-розовое пятно болячки. Тощий, острый нос просвечивал нездоровой подкожной голубизной хряща.

Он долго лежал, не шевелясь. Внезапно он встрепенулся, подскочил, кинулся на живот, уткнулся лохматой головой в тетрадь и расставил локти. Он старательно вписывал в серую, разноцветно графленную страницу крупные каракули.

Он пыхтел, хохотал, вскакивал на четвереньки, колотил локтями в землю.

Загиров смотрел на него в ужасе.

Он падал, подергивался, с лиловой слюной на губах, как в припадке падучей.

- Стой! Подожди! - кричал он, задыхаясь. - Я стих потеряю. Уйди! Не заслоняй мне, а то убью!

Вдруг он успокоился. Завернул тетрадь. Сунул за пазуху. Сел и мутными глазами посмотрел на товарища.

- Ну, покажь, - сонно сказал он.

Загиров разложил перед ним вещи.

Саенко взял скрипящие калоши, померил на лапти и отложил в сторону.

- Не подойдут. Маленькие! Ну, хорошо. Трояк. Валяй дальше.

Загиров обтер башмаки рукавом и подал. Саенко даже не взял их в руки. Только искоса глянул.

- Трояк.

Загиров ласково улыбнулся.

- Что ты говоришь, Коля! Очень хорошие штиблеты. Двенадцать семьдесят пять в кооперации!

Саенко равнодушно посвистал в сторону.

- Трояк.

- Совсем новые. Ни разу не носил.

- Трояк.

Мелкая роса выступила на шишковатом шафранном лбу Загирова. Карие глаза совсем сузились, стали косей. Губы задрожали.

- Ты что, Коля, смеешься? Надо быть человеком.

- А я что - собака? Ты не нахальничай. Я тебе на горло не наступаю. Забирай барахло и катись. Оно мне не нужное. Катись обратно в бригаду. Там как раз дураков на рекорд собирают. Может, заработаешь какой-нибудь приз копеек на двадцать.

Загиров стал на колени и молча собрал вещи.

- До свиданья, милое созданье.

Загиров стоял на коленях, опустив голову. Саенко повернулся к нему задом.

Загиров тронул его за пропотевшую стеганую спину.

- Сколько даешь за все вместе? - сказал он сипло.

- Сколько? - Саенко покрутил головой. - Нисколько не даю... Катись в бригаду. Ничего не даю.

- Коля, будь человеком, пожалуйста.

- За все гамузом даю вот...

Саенко задумался, расстегнул штаны и полез через ширинку во внутренний карман. Вытащил завязанную шнурком от ботинок большую пачку кредиток. Порылся в ней. Загиров узнавал среди мелькающих бумажек свои новенькие, как бы крахмальные салатные двадцатки.

Саенко положил на землю три трешки погрязнее и один совсем ветхий, до невесомости потертый бахромчатый рубль.

- Можешь получить.

Свет потемнел в глазах Загирова. Он оскалил белые крысиные зубки и, как пойманный, завертел во все стороны головой.

- Не хочешь - не надо, - лениво сказал Саенко.

Со всех сторон обступал хаос искореженного, нагроможденного железа. Солнце било в пересекающиеся рельсы и тросы. Решетчатые тени стояли вокруг косыми стенками клетки.

- Давай! - закричал Загиров. - Давай карты!

И пошла игра.

Они стояли друг против друга на коленях, ударяя по земле толстыми картами.

Они играли в двадцать одно.

Загиров плохо считал.

Каждую минуту он останавливался и, обливаясь потом, шепотом пересчитывал очки:

- Двенадцать... восемнадцать... двадцать четыре...

Ему не везло. Страшно не везло.

Он щипал себя за ресницы и гадал: если выщипнет ресницу, надо тянуть карту. Если не выщипнет - не тянуть.

Он садился на землю, крепко жмурился и обеими руками щипал ресницы и потом, долго сопя, рассматривал пальцы: выщипнул или не выщипнул.

А Саенко все удваивал банк и удваивал.

Загиров решил играть осторожно и по маленькой. Но терял самообладание. Он бил по банку, срывался, вскакивал, хватался за ресницы.

Что мог он сделать со своей десяткой против Саенко? У Саенко было не

меньше, чем полтысячи наигранных денег.

Через полчаса все было кончено.

Саенко спрятал деньги, завязал в узел вещи и, не глядя на товарища, на карачках выбрался из железного лома.

Загиров бежал за ним и умолял сыграть в долг. Он плакал и не утирал слез. Он божился, что в первую получку все вернет до копейки. Он обещал отдать продуктовые и обеденные талоны. Он совал промтоварную карточку.

Саенко молчал.

Обходя стороной бараки, он плелся, шаркая по жаркой пыли лаптями, устремив ничего не видящие анилиновые глаза в небо.

Редкие, тонкие, далекие звуки стройки долетали по ветру.

То звонко тюкнет молоток; то тататахнет на домне короткая пулеметная очередь пневматического молотка, то крикнет паровичок, то пыхнет экскаватор.

Большой знойный воздух полыхал в лицо огнем, нашатырным спиртом степи и лошадей.

XIII

- Все же, Давид, я не понимаю твоей политики.

- А я не понимаю твоей...

Маргулиес дружески обнял Корнеева за талию; близоруко и нежно заглянул ему в глаза и прибавил:

- ...твоей и Мосиной.

Корнеева дернуло.

Это было обидно: Мося и он!