Читаем Время, вперед ! полностью

Он широко разводит руки, словно хочет обнять все то, что лежит перед ним в этом свежем, чудесном утреннем мире молодой Москвы: серовато-голубую, чуть тронутую заревым румянцем реку, цветные павильоны Парка культуры и отдыха, Крымский мост, синий дым Воробьевых гор, пароходик с баржей, проволочную вершу Шаболовской радиостанции, облако, розы, теннисные сетки, трамвай, строящийся корпус.

Он просто и глубоко вздыхает. Он поднимает руки и, вытянув их, соединяет над головой.

Теперь он не человек - стрела.

Он чуть покачнулся. Он медленно, незаметно для глаз, выходит из состояния равновесия.

Не торопясь и плавно разводя руками, он падает.

Нет, он не падает...

Теперь он летит. Он уже не стрела, а ласточка. Он подробно освещен молодым солнцем. У него напряжены лопатки и резкая выдающаяся черта посредине спины: от головы в пулевидном шлеме до поясницы.

Он в воздухе.

Руки быстро соединяются над головой. Ноги сжаты, как ножницы. Он опять стрела.

Миг - и, не сделав ни одной брызги, он ключом уходит в литую, изумленную воду.

XVII

- Алло! Москва!

Тишина. Гул.

И вдруг из гула (как из потемок - большое, резко освещенное, равнодушное лицо) громкий, чужой, равнодушный голос:

- Вы заказывали Москву? Говорите.

- Алло! Говорит Маргулиес!

Легкий треск. Контакт. Звон где-то за тысячи километров снимаемой трубки и маленький, слабый, но ясно слышный голос сестры:

- Я слушаю.

- Здравствуй, Катюша. Это говорит Додя. Ты меня слышишь? Говорит Додя. Здравствуй. Я тебя, наверное, разбудил, ты спала? Извини, пожалуйста.

- Что такое? Кто говорит? Я ничего не понимаю.

- Говорит Додя. Это ты, Катя? Я говорю - извини, я тебя разбудил, наверное.

- Ради бога! Что случилось? С тобой что-то случилось? Ой, я ничего не понимаю!

- Ничего не случилось. Я - Додя. Неужели так плохо слышно? А я тебя отлично слышу. Я говорю - я тебя, наверное, разбудил, ты спала?

- Что?

- Я говорю: ты, наверное, спала.

- Что случилось?

- Ничего не случилось.

- Это ты, Додя?

- Ну да, это я.

- Что случилось?

- Ничего не случилось! Извини, я тебя разбудил. Ты меня слышишь?

- Ну, слышу. Не все, но слышу.

- Здравствуй, Катя.

- Что случилось?

- Ничего не случилось! Я говорю: здравствуй, Катя! Пойди посмотри, в моей корзине - понимаешь, корзине, - есть такая синяя тетрадь, - в корзине, литографированная, на немецком языке, в моей корзине, - лекции профессора Пробста. Ты меня слышишь?

- Слышу. Ты с ума сошел! Какая корзина? Я думала, что-нибудь случилось. Ты меня разбудил. Сейчас семь часов. Я стою босиком в коридоре.

- Что ты говоришь?

- Я говорю, что стою босиком в коридоре.

- Я ничего не понимаю. Не в коридоре, а в моей корзине - такая синяя тетрадь, на немецком языке, называется "Лекции профессора Пробста".

- "Лекции профессора Пробста" я вчера послала Мише в Харьков, он прислал "молнию".

- Какая "молния"? Что "молния"?

- Мише Афанасьеву. Помнишь Мишу Афанасьева? Володин товарищ. В Харьков спешной почтой.

- Ох, дура! Кто тебя просил?!

Маргулиес вспотел. Он стукнул кулаком по непроницаемой обивке кабины. Он готов был драться. Но - три тысячи километров! Он успокоился и собрался с мыслями.

Она молчала.

- Катя, ты у телефона?

- Ну, что такое?

- Я говорю - ты слушаешь?

- Я стою босиком в коридоре.

- Вот что, Катюша. Ты меня, пожалуйста, извини, что я тебя разбудил, но я тебя очень прошу сейчас же съездить к профессору Смоленскому. Ты меня слушаешь? Запиши адрес.

- Подожди, сейчас принесу карандаш.

Опять тишина. Гул. И опять из гула - очень громкий, чужой, равнодушный голос:

- Гражданин, пять минут прошло. Желаете разговаривать еще?

- Да, желаю еще.

- Говорите.

И опять из гула вылупился Катин голос:

- Ну, я слушаю. Какой адрес?

- Пиши: Молчановка, дом номер десять, квартира четырнадцать, профессор Смоленский. Записала?

- Ну, записала.

Он явственно услышал, как она зевнула.

- Повтори.

- Профессор Смоленский, Молчановка, десять, квартира четырнадцать.

- Правильно! Или наоборот. Виноват: кажется, дом - четырнадцать, квартира - десять. Ты меня слышишь? Или наоборот. Словом, одно из двух. Ты меня понимаешь?

- Понимаю. И что сказать?

- Скажи ему, что кланяется Маргулиес, он меня знает, и просит дать аналитический расчет! Он знает. Ты ему так и скажи - аналитический расчет. Ты меня слышишь?

- Ну, слышу, слышу.

- Аналитический расчет, только, ради бога, золотко, не забудь. Скажи ему, что это по поводу харьковского рекорда. Он, наверное, читал. И пусть он скажет свое мнение. А главное - аналитический расчет. Самый последний аналитический расчет! Ты меня поняла?

- Поняла. Самый последний аналитический расчет и Харьков.

- Правильно. Я тебе буду звонить в двенадцать.

- В двенадцать? Что? Когда? В двенадцать?

- Да, в двенадцать - по-нашему, и в десять - по-московски. Ты меня слышишь? Сегодня в десять по-московски. Ну, как ты поживаешь? От мамы ничего не имеешь?

- Додя, ты ненормальный. Я стою босиком в коридоре. Ты маме деньги послал? Мама приезжает в конце июня.

- Что?

- Я говорю: мама приезжает в конце июня.

- Так ты не забудь - аналитический расчет. Буду звонить в десять. Ну, пока.

- Пока.

Маргулиес повесил трубку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза