Читаем Время вслух полностью

а он взбесился:

«Супер стар?!

А книги в твердом переплете?

О, темень окон избяных!

А сколько я истратил плоти

и времени (молчу о поте)

на выбиванье «избранных»?!»

Интересуюсь:

«Кем ты избран?»

Он мне надменно:

«Не тобой.

Я всюду издан, значит, избран

и государством, и судьбой».

«Дай бог! Всех благ!

А покатаешь?

А может, прокатиться дашь?»

«Я выбивать тираж, ты знаешь…»

«Смотри не вылети в…вираж!»

ЕЗДА В НЕЗНАЕМОЕ

Поэзия — вся! —

езда в незнаемое. В. Маяковский

Во мне — и взялся-то откуда? —

сигнал опасности горит:

я всех работников ОРУДа

притягиваю,

как магнит.

Всегда,

куда я ни поеду,

маячит синее вдали…

Я помню каждую беседу

с любым сотрудником

ГАИ.

И если вспыльчивая муза

в соавторстве откажет мне,

ГАИ Советского Союза

ее заменит мне…

вполне.

Сказал сержант мне

на Рублевском,

тактично перейдя на «ты»,

что не согласен с Маяковским

он в отношении езды.

Автограф ставя в протоколе,

я вся была, как тетива…

Сержант спросил меня: «Доколе?!»,

но все-таки вернул права.

Из транса

(вместо реверанса),

клянясь сержанту — «никогда!»,

твердила я слова романса:

«ГАИ, ГАИ—

моя звезда».

На трассах

в повседневных кроссах

прозрели вдруг глаза мои:

Литература на колесах —

нет, не подарок для ГАИ.

Ах, мы еще немало сложим

строк о ГАИ…

когда-нибудь…

Но коль не знаешь правил,

сложен,

увы, в незнаемое путь.

Прошу, но только не у бога,

а у дорожной колеи:

«Не подведи меня,

дорога,

Не оборви контакт с ГАИ!»

Путь без нее неинтересен.

Я помню:

где-то у Филей

напел чуть-чуть моих

мне песен

один молоденький старлей.

Он не просил пройти за ним, но

нахмурил брови: «Не гони!»

Я поняла тогда —

взаимна

моя любовь

с моей ГАИ.

Но вдруг ее случайно сглазит

тот, в ком поэзия молчит?!

Поэтому пускай мой ЗАЗик[1]

пока

под тентом постоит.

РАЗГОВОР С ИНСПЕКТОРОМ ГАИ

О ПУТЯХ ТВОРЧЕСТВА

..А потом вдруг раздался

тревожный свисток,

в нем была усмирения сила.

— Чем разгневала вас,

о хранитель дорог?—

я его чуть смущенно спросила.

И в ответ было столько его «почему?»,

что свой слух я о них поломала.

«Почему, почему?» —

до сих пор не пойму,

как вопросы его понимала.

— Почему превышаете

скорость в пути?

— Я пытаюсь опять горизонт обойти.

(И сверкнуло в презрительном

блеске погон:

«Не могу разрешить этот

странный обгон».)

— Почему не пристегнут

в дороге ремень?

— Не догонишь на привязи завтрашний

день…

— Что вы ищете в несуществующем дне?

Нет проезда туда! —

просвистело, как бич.

Запрещающий знак…

Пресловутый кирпич,

пусть он свалится

прямо на голову мне!

Он спокойно воспринял

мой горестный крик,

лишь как два стоп-сигнала

мигали глаза,

в них не схему, а образ

обрели тормоза.

— Я налево сверну?

— Невозможно. Тупик.

 — Значит, снова любовь —

затворенный сезам?

— Не положено,—

только он мне и сказал.

— Но ведь в книгах везде

отступленья почти.

— Преступление,

если водитель в пути.

— Не водитель, писатель я, кажется…

Ах!

Если б видели вы полосатый тот взмах.

И тогда я права отдала — просекут!

Он вернул мне и тихо добавил при том:

— Выбирая такой вот

безумный маршрут,

осторожней, прошу, и с рулем,

и с… пером!

ИГРА

Сколько скрытого коварства

в сложной простоте добра!

Повстречались два кавказца,

начинается игра.

Все понятия сместились,

комплиментам нет числа…

Два приветствия

скрестились,

каждое — на полчаса.

В этом восхищенном мире

все идет в иной цене:

ты — шашлык,

а я — четыре,

ты — коньяк,

а я — втройне!

На Кавказе очень развит

этот способ,

этот вид:

кто кого перекавказит,

кто кого перещедрит!

Каждый взгляд подобен солнцу,

речи музыкой звучат…

Незнакомец незнакомцу

верный друг и нежный брат.

Их широкая натура

потрясает всякий раз.

…Ну, почему Литература

не похожа на Кавказ?!

МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ

Коллега зарубежный,

застольный кончив кросс,

мне задал неизбежный

классический вопрос.

Спросил (все рты раскрыли),

забыв про политес:

«А почему в России

так много поэтесс?!

Ведь вас (а он, простите,

в сравненьях не слабак),

как снега в Антарктиде,

как в Лондоне собак».

Признаюсь откровенно,

задумалась и я.

Виной тому, наверно,

эмансипация,

когда нам дали право —

оправданно вполне!—

работать, мыслить здраво

с мужчиной наравне.

А наши антиподы

по полу и т. д.

острят: «Капризы моды

в писательской среде.

Венеры не Гомеры,

как не обет обед.

Все это просто нервы

и результат диет.

Их парикам и стрижкам

хватило б головы…

Досуга много слишком

у женщины, увы!»

И впрямь — после работы

шагаешь в магазин

и все слагаешь оды

про занятых мужчин.

На рынке помечтаем,

в химчистку завернем…

К тому ж, мы не читаем

«Футбол» и «За рулем».

А время, ну, хоть тресни

стремительно течет…

И жалобные песни

сама плита печет.

Костер самосожженья,

увы, не пьедестал.

Ну, а воображенья

магический кристалл

необходим нам втрое,

хотя бы для того,

чтобы создать героя

романа своего.

Ни славы, ни наживы —

сама свой воз вези! —

Но живы,

нами живы

поэты на Руси.

МОЙ ПРАЗДНЫЙ ДЕНЬ

Восьмое марта очень ждет

всегда весь слабый пол.

День праздности

один раз в год:

пестрит накрытый стол,

острит серьезный сильный пол,

дополнив натюрморт.

Блестит в любой квартире пол,

мужской ногой натерт.

И торт весенний принесен

сегодня не тобой…

Недолгий отдых,

краткий сон,

а завтра —

снова в бой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Метафизика
Метафизика

Аристотель (384–322 до н. э.) – один из величайших мыслителей Античности, ученик Платона и воспитатель Александра Македонского, основатель школы перипатетиков, основоположник формальной логики, ученый-естествоиспытатель, оказавший значительное влияние на развитие западноевропейской философии и науки.Представленная в этой книге «Метафизика» – одно из главных произведений Аристотеля. В нем великий философ впервые ввел термин «теология» – «первая философия», которая изучает «начала и причины всего сущего», подверг критике учение Платона об идеях и создал теорию общих понятий. «Метафизика» Аристотеля входит в золотой фонд мировой философской мысли, и по ней в течение многих веков учились мудрости целые поколения европейцев.

Аристотель , Аристотель , Вильгельм Вундт , Лалла Жемчужная

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Античная литература / Современная проза
Алов и Наумов
Алов и Наумов

Алов и Наумов — две фамилии, стоявшие рядом и звучавшие как одна. Народные артисты СССР, лауреаты Государственной премии СССР, кинорежиссеры Александр Александрович Алов и Владимир Наумович Наумов более тридцати лет работали вместе, сняли десять картин, в числе которых ставшие киноклассикой «Павел Корчагин», «Мир входящему», «Скверный анекдот», «Бег», «Легенда о Тиле», «Тегеран-43», «Берег». Режиссерский союз Алова и Наумова называли нерасторжимым, благословенным, легендарным и, уж само собой, талантливым. До сих пор он восхищает и удивляет. Другого такого союза нет ни в отечественном, ни в мировом кинематографе. Как он возник? Что заставило Алова и Наумова работать вместе? Какие испытания выпали на их долю? Как рождались шедевры?Своими воспоминаниями делятся кинорежиссер Владимир Наумов, писатели Леонид Зорин, Юрий Бондарев, артисты Василий Лановой, Михаил Ульянов, Наталья Белохвостикова, композитор Николай Каретников, операторы Леван Пааташвили, Валентин Железняков и другие. Рассказы выдающихся людей нашей культуры, написанные ярко, увлекательно, вводят читателя в мир большого кино, где талант, труд и магия неразделимы.

Валерий Владимирович Кречет , Леонид Генрихович Зорин , Любовь Александровна Алова , Михаил Александрович Ульянов , Тамара Абрамовна Логинова

Кино / Прочее
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство