Время Вызова. Нужны князья, а не тати

— У человека горе, понимаешь ты, урод? — попытался в очередной раз достучаться до чего-то человеческого какой-то пассажир, похоже, тоже уже находящийся на грани. Но бесполезно. Это довольно красивое, сформированное умелым тренером в явно дорогом фитнес-клубе тело молодого и симпатичного человека, одетое, наверное, в самых дорогих бутиках улицы Риволи, сейчас до самых кончиков заполняло радостное и чувствующее свою (настоящую или мнимую, неизвестно) безнаказанность быдло.

— Пошел на х… — привычно-радостно промычало оно и… захрипело, опрокинувшись на спинку собственного кресла.

Все замерли, и потому голос Андрея разнесся в абсолютной тишине:

— Понимаете, мальчики, в мое время молодые парни считали для себя… престижным учиться сражаться. А не просто скульптурно надувать мышцы на тренажерах. Поэтому мы качали их в секциях бокса, самбо или карате, а не на… беговых дорожках, велотренажерах или массажных в дорогих фитнес-клубах. А потом мы шли служить, служить своей стране. В армию. Где нас тоже учили сражаться. Причем неплохо. И потому я могу убить вас… как минимум пятью разными способами. Например, вот этот удар, — Андрей кивнул на все еще судорожно хрипящего и держащегося за горло красавчика, — нанесен приблизительно в четверть силы от того, чтобы убить, и в половину от того, чтобы обеспечить ему месяц на больничной койке с парой гарантированных операций на трахее. Желаете испытать еще парочку?

Несколько мгновений в салоне висела тишина, а потом какая-то из девиц прошипела:

— Ты, дурак! Знаешь, кто у него папа?

Андрей пожал плечами:

— Может быть, ты и права. Но папа — там, — он показал рукой по направлению движения самолета, — а это… — он на мгновение запнулся, а затем, улыбнувшись легкой злой улыбкой, выдал пришедший ему в голову каламбур: — «Дерьмо без папочки» я превращу в котлету здесь. И сейчас. Причем все присутствующие подтвердят, что он меня спровоцировал. — Андрей наклонился к пацанам. — Расклад понятен?

Те молча закивали.

— Отлично. — Андрей вежливо улыбнулся и закончил уже ставшей стандартной фразой, сейчас звучавшей издевательски: — Спасибо за ваше согласие на сотрудничество…

Его встречал Сема. Уже сидя в машине и слушая, как тот рассказывает ему, что сделано для подготовки к похоронам, Андрей не выдержал и зло выругался себе под нос.

— Что-то не так? — озадаченно спросил Сема.

— Да нет… — Андрей мотнул головой, — все нормально, просто… был один инцидент во время полета.

Он коротко рассказал о происшедшем.

— Да уж… элита, мать ее, — выругался Сема. А потом, подумав, внезапно выдал:

— А знаешь, отчего все? Просто у молодых ребят нормального… образца нет. Причем не только у нас, в России. А везде. Помнишь, как Марк говорил, что и появление, и столь бурное распространение в богатых странах всяких там экстремальных видов спорта вызвано не только теми причинами, что обычно приводят социологи, а еще и тем, что всемерное насаждение так называемых «идеалов демократии» отняло у западной молодежи возможность стать этими… как его…

— Светлыми паладинами, — напомнил Андрей.

— Во-во, ими, — согласно кивнул Сема. — Мол, самый высший идеал — это «простой человек». Крестьянин то есть. А среди крестьян паладинов отродясь не было. Не крестьянское это дело. Крестьянину бы копеечку к копеечке копить, а куда-то скакать, за что-то там жизнью рисковать — это блажь.

— Да уж, Марк тебе изрядно мозги прочистил, — усмехнулся Андрей.

— Марк — голова, — не стал спорить Сема, — только ведь мы все это с тобой, Андрюха, и сами знали. То есть не знали, конечно, но чувствовали. А то чего бы мы в офицеры пошли? Ведь если человек надевает погоны, то, что бы там ни говорили, он принимает на себя обязательство, если уж так сложится — закончить свою жизнь гораздо раньше, чем ему отведено природой. Голову, так сказать, положить за друга своя, за страну свою и за людей. А это, знаешь ли, совершенно из той же области.

Похороны прошли хорошо. Если об этом событии можно так сказать. Тихо и как-то благостно. Проводить отца народу пришло много. И со старой службы, и с новой. Мать за эти несколько дней как-то резко сдала… но и как-то помягчела.

А на третий день, когда все гости уже разъехались, сказала Андрею:

— Вот мне теперь и жить-то незачем.

— Ты чего это, мама? — опешил тот.

Мать слабо улыбнулась:

— Понимаешь, Андрейка, мы с ним ведь очень… неровно жили. Мне все казалось, что он что-то делает не так, упускает какие-то возможности, ведет себя неправильно с важными людьми. А сейчас понимаю, что суета все это. И так горько оттого, что, может, каждая моя ссора у него по минуточкам жизнь отнимала… — Она запнулась, сглотнула, а потом тихо продолжила: — Я ведь последнее время ему лекарства покупала. К врачу бегала, чтобы рецепт выписать. На работу звонила, напоминала, чтобы капли свои не забыл принять. С утра вставала кашу варить, потому как с его желудком ему лишь это и можно было. Котлетки на пару готовила. А что мне теперь делать-то? — И она тихо заплакала.

— Мам, — потерянно произнес Андрей и прижал ее к себе, — ну не плачь. Папы нет, но ведь я еще у тебя есть.