Время взаймы (СИ)

Ларин не берет руку незнакомца, садится сам.

- У вас не болит голова. Это пройдет, остаточные эффекты нахождения в первой реальности. У вас ничего не болит, но не торопитесь. Приходите, пожалуйста, в себя.

Цезарь ничего не может понять. А главное - не может сосредоточиться на окружающем пространстве. Комната, улица, что? Как будто все объекты и предметы существуют только тогда, когда он за ними не наблюдает.

- Где я?

- Вставайте.

Цезарь обнаружил, что стоит.

- Где я?

- В коллективном бессознательном. Это своего рода транспортный узел снов. Люди называют это место городом, думайте так же, если вам так будет удобнее. Можете вообразить город. Свой собственный, но без изысков, иначе есть риск потерять контроль над сознанием. Попробуйте.

Цезарь не успел даже сформулировать мысль, как мир вокруг подернулся рябью, и оказалось, что они с высоким человеком стоят посреди улицы в центре города. Людей вокруг нет. Ни людей, ни собак, ни вообще каких-то признаков жизни.

- Я сплю?

- Можно сказать и так. Сон - немного более сложный процесс, чем вы привыкли считать. Сны поддерживают существование этого мира, множество снов, не только ваш. Вы спите, но это не ваш сон.

- Что случилось в степи? Там была эта сумасшедшая, Манохина. Она. У нее что-то с лицом. Она...

- Расскажите подробнее, пожалуйста.

Цезарь насторожился.

- Расскажите, - дружелюбно сказал человек. - Как именно вы здесь оказались?

- Я не знаю.

- Вы лжете, Цезарь Геннадьевич, - человек улыбнулся так, что Ларину стало дурно. - Расскажите, пожалуйста. Это действительно важный вопрос. Я прошу вас подумать, прежде чем вы ответите, ведь от этого будет зависеть ваша стабильность.

- Я не знаю, - повторил Цезарь, сделал бесполезный шаг назад, оглянулся, но оказалось, что посмотрел прямо на улыбающегося человека. Закружилась голова.

- Может быть, - мир вокруг погас, опять став Большой Тьмой, среди которой белым бельмом торчал долговязый, - вы неправильно поняли термин «стабильность»? В вашем лексиконе это означало бы полное прекращение существования в любой из реальностей. Ваша память заблокирована, и значит, что вам точно есть, что скрывать. Ведь правильно? Вы сказали, что были в степи, верно? Кто еще был с вами в степи, Цезарь Геннадьевич? Что еще случилось в степи? Анастасия Манохина выполняет для нас важную работу, но как только вы оказались здесь, мы и ее потеряли. Отсутствие информации - тоже информация. Я хочу, чтобы вы поняли. Верхний мир нельзя обмануть.

Цезарь почувствовал, что ноги начинают вязнуть, будто в болоте.

- Итак, - начал человек... Но Ларин закрыл глаза и вообразил, что идет по пыльной улице в своей маленькой деревне («У вас не болит голова»), где, сложно поверить, не был уже лет пятнадцать... Там мама, махонькая сухая старушка, взгляд которой и на девятом десятке не потерял ясности и строгости. Там могила деда на кладбище за холмами в сторону райцентра. Дед умер от сердечного приступа, когда семье объявили, что поиски Саши прекращаются. Большой, как гора, с каменными руками, дед просто взял, и умер. Цезарь очень долго думал, что и дед, и Сашка - предатели. Нельзя оставлять его одного, так нечестно.

- Цезарь, - донеслось из ниоткуда, прокатилось эхом в голове и затухло.

Ларин шел по мокрой траве. С холма вся деревня была, как на ладони. Садилось солнце, и небо поэтому было каких-то сумасшедше красивых оттенков красного и оранжевого. Откуда-то донеслось долгое коровье мычанье, следом мальчишечье «геть-геть», а за ним звон колокольчика. Над несколькими домами дружелюбный серый дым - там топят баню.

Ларин боялся, что окружающее пространство растает, тоже оказавшись иллюзией, но через время, неизвестно, какое количество времени, ясно понял, что сбежал.

Часть 2. Нулевой пациент

Глава 1

Мать поджимает губы, хочет казаться сильной, но звонок раздается опять, и рука ее, тонкая, почти прозрачная рука с чашкой чая, вздрагивает. Мама долго смотрит на меня, словно забыв зачем, но вот оживает, как бы просыпается, и пытается поставить чашку на стол, не пролив - но не выходит. Чай выплескивается на стол. В дверь опять звонят. По маминой щеке скатывается слеза. Я не знаю, что можно сделать, чтобы ей перестало быть больно.

- Можно я открою, мама?

В дверь начинают стучать, становится слышно грозное бормотание.

- Мама, можно я открою? Разреши мне открыть, мам, пожалуйста.

Холодильник дергается и затихает. В доме пахнет хлебом. Не знаю почему. В холодильнике несколько дней ничего нет, мы заказываем пельмени в продовольственном подвале, не доедаем их и выбрасываем. Чаще всего утром их выношу я, так как мама велела не бросать пропавшую еду в унитаз, потому что может засориться канализация. В последнее время она очень много внимания уделяет незначительным, глупым мелочам. Вчера утром на груде застывших в тарелке пельменей, как ящер на груде костей, оставшихся на поле грандиозного сражения, стоял таракан. Или сидел. Он меня увидел (если они это умеют), но уходить не стал. Я не двигался тоже. Таракан шевелил усиками, прислушиваясь.