Время, задержанное до выяснения

— Неплохо ты устроился, — сказал поэт Бородач, войдя в служебный кабинет Юзефа. — Приемная, понимаешь, и даже вполне приличная секретарша: «Будьте любезны подождать, пан секретарь говорит по телефону. Сейчас он вас примет». Меблировочка стильная, три телефона, сейф как в банке и святой образ как в костеле… Фу-ты, ну-ты… Но я не об этом, товарищ начальство. Я сюда притащился, старик, чтоб поздравить тебя с последней статьей. Читал — глазам своим не верил, даже сплюнул пару раз и надивиться не мог: жил-был когда-то Поточек, неплохой вроде бы малый, и вдруг — нет его. Просто нет — и все тут. А вместо Поточека свинья. Просто свинья — и все. Нет, старик, ты можешь сколько угодно высказываться от имени всего Союза, можешь считать правильным закрытие нашего журнала и можешь так громко, как тебе заблагорассудится, облаивать… минуточку, как ты написал?… ага, хулиганов, но от моего имени… нет, от моего имени ты высказываться не будешь. Забирай свои игрушки — я с тобой больше не вожусь.

Бородач вынул из кармана еще новенький партбилет, положил его на стол, и прежде чем Юзеф успел хоть слово сказать, вышел, хлопнув дверью.

— Черт с ним, — сказал пришедший вскоре Критик. — Я никогда ему особенно не доверял.

Юзеф в задумчивости стоял у окна. Он взглянул на Критика и не удержался от восклицания:

— Что с вами случилось, коллега?

Щеки, лоб, нос, подбородок и руки Критика были залеплены розовыми пластырями.

— Пустяки, — сказал он, — тупое лезвие попалось.

Юзеф усмехнулся, но так, чтобы Критик этого не заметил. Хитрец все-таки мой Юзек: знал, кому доверить рукопись, подумал он.

И Юзек действительно знал. Не какой-то там кукушке-доносчице, которая, спрашивают ее или не спрашивают, любому все прокукует, а Черту.

Чертом звали огромного пса, который жил в деревянной конуре почти напротив Юзекова дома. Днем он сидел на цепи, а ночью прогуливался по маленькому садику и сторожил особняк, где теперь находился районный суд, а раньше жил профессор, которого посадили, потому что профессор был реакционный. Черт дружил с Юзеком. В рукопись, которую Юзек дал ему на хранение, он даже не заглянул, потому что не был любопытен, как кукушка, и вообще любопытных не терпел. К тому же Черта нельзя было подкупить. К колбасе, которой хотел его угостить Критик, он не притронулся, и даже изрядно потрепал незваного гостя. Юзек, спрятавшись, подсматривал за ними и покатывался со смеху.

Юзеф притворился, будто поверил в злополучное лезвие, и они вместе с Критиком сели за стол, чтобы отредактировать то, что Критик написал о литературе для детей и юношества.

— Наконец-то я тебя нашел, — Юзек пулей влетел в комнату.

— Я очень занят, Юзек, подожди минуточку.

Но Критик встал, поправил пластырь на подбородке и сказал:

— Закончим позже, коллега, — и вышел.

— Не нравится мне здесь.

— Ну тогда пошли есть пирожные, — предложил Юзеф.

— В кондитерской тоже писать нельзя, лучше всего в парке, — сказал Юзек.

Но в парке не нашлось свободной скамейки, а потому они гуляли, разговаривали и ничего не написали.

О чем же они разговаривали? Лучше всего спросить об этом Критика, который, как всегда, таскался за ними. Только Критик не очень-то горит желанием рассказать то, что он услышал, разве что Секретарю из Дома Партии, но Секретарь его сегодня не принял. У Секретаря было занятие поважнее — он читал докладную Юзефа о поэте Бородаче.

А ночью Юзефу снилось… Снился кошмарный сон. Юзеф шел по шпалам, между рельсами, и вдруг увидел поезд, который мчался прямо на него. Он хотел сойти с железнодорожного пути, но не мог оторвать ног от земли, точно они у него были налиты свинцом. Тогда Юзек и Критик с разных сторон начали тащить Юзефа — один за правую, другой за левую руку, однако не могли сдвинуть его с места. А паровоз был уже близко-близко, и лицо Юзефа даже обдало горячим паром.

Он проснулся весь в поту от страха. А когда пришел в себя, вскочил с постели, зажег лампу и записал свой сон, потому что до утра сон наверняка бы забылся. После этого он закурил, посидел минутку и снова лег. Спал он очень долго и крепко, довольный собой. Но проснувшись и прочитав написанное ночью, он разволновался, изорвал исписанные листки в клочья и подумал: «Плохи мои дела, совсем плохи. Загубил я свой талант и пишу, как графоман. Того и гляди начну толковать сны и гадать на картах, а писать совсем разучусь». Он пошел в кафе-молочную и по дороге продолжал думать: «Я остался холостяком, чтобы быть писателем, а тем временем…»

— Здравствуйте, товарищ секретарь, — сказал Юзефу кто-то, кого он вовсе не знал.

Так вот в чем дело, — размышлял Юзеф. — Дело в том, что я секретарь, и потому мне снится разный вздор, а потом я пишу вздор и воображаю себя художником. — И он сильно погрустнел, так сильно, что не допил кофе и не доел своего любимого яйца всмятку.

Глава четвертая НОВЫЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ

— Мне уже надоело об этом писать, — сказал Юзек.

— Тебе надоело писать нашу повесть? — удивился Юзеф.