Время жестоких чудес (СИ)

— Кеноби не имел права так поступать! Это вызов не только Совету, но и всему Ордену! Я знаю, что это…

— Помалкивай, Дора — и ты, и я обычные джедаи — даже не мастера. Что там решил Совет, не нашего ума дело! Дали приказ — будь добра выполнить. А то кончишь как Скайуокер…

Упоминание собственного имени привело Энакина в чувство. И почти выкинуло из состояния медитации. Но, Ветер все равно продолжал петь свою песню у него в сознании — и теперь это уже не воспринималось как надоедливый, утомительный шум. Так, теперь аккуратно попробуем коснуться Воды… у тебя, судя по словам Райдена, как раз к этой Стихии сродство — должно получиться легче и проще! — Подумал Скайуокер

Узник не видел себя сейчас со стороны, а дежурный наблюдатель Стражи отвлекся, на мгновение, от мониторов — Сила так захотела! — Поэтому никто не наблюдал ни смену целой гаммы эмоций на лице у заключенного, ни того, как шевелились его волосы, словно овеваемые, незнамо каким образом, дующим в камере сильным ветром. Запись… кто их смотрит то, эти записи? — если не происходит чего-то чрезвычайного. И эта запись, на которой потом были запечатлены и другие малозаметные с первого взгляда, но очень интересные — для понимающего человека — моменты. — Она тоже ушла, через сутки, в архив, где и затерялась среди массы другой, совершенно бесполезной информации.

С этого момента Энакин снова почувствовал себя живым. Даже неприятные и болезненные воспоминания, связанные с пробуждением в Палатах Целителей — и осознанием, что он, возможно, никогда больше не сможет чувствовать Силу! — даже это ушло куда-то на задний план. Вот то, как он во второй раз предстал перед Советом, чуть подлеченный Целителями, и все еще чувствовавший себя слабым и больным — это царапало душу. Честно говоря, Скайуокер не ждал особого сочувствия, да ему и самому вспоминать то, как он потерял контроль над собой, пытаясь придушить Олану, было стыдно. В голове всплыли слова одной из райденовских песенок, записи которых тот ему передал. Удивительно похожее тогда у него было ощущение…

Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу,
Разденут, стыд и срам, при всех святых,
Найдут в мозгу туман, в кармане — фигу,
Крест на ноге и кликнут понятых.[5]

Он готовился отвечать на вопросы, и даже на обвинения — а ему просто сразу зачитали приговор: все обсудив, и осудив его заочно — даже без самого обвиняемого! Сколько он провалялся у Целителей, пока в себя не пришел? — день, два от силы. Подождать, наверное, Совет не мог — были какие-то другие, более важные дела! Зато, чтобы лично сообщить Энакину свое решение, вытащили его к себе прямо от медиков… чтобы тут же запихнуть уже в самую настоящую тюремную камеру.