Темно было, хоть глаз выколи, но эти руки, этот запах и нетерпеливые, жадные губы я узнал бы, даже потеряв зрение - сложно не узнать того, кто снится тебе каждую ночь. Поттер не разменивался на нежности, он вжал меня в стену, буквально впечатывая своим телом в холодный шероховатый камень, целуя, словно в последний раз, будто прощаясь перед тем, как пойти на смерть. От героя пахло табаком и ромом, и почему-то полынью, а его руки и губы, казалось, были везде, целуя, лаская, с такой жадностью, с таким отчаянием, граничащим с безумием, будто он запечатывал меня, ставил клеймо, старался присвоить, подчинить и подмять под себя, снося все барьеры. Я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова от осознания того, что это не сон, что вот он, здесь и сейчас, одна рука в моих волосах, вторая на талии, губы скользят по ключицам, чуть прихватывая кожу, едва не вырывая стон. Никогда еще на моей памяти Поттер не был таким - диким, растерявшим всякое стеснение и скованность, с прорывающимися наружу рыками, - настоящим гриффиндорским львом, горячным, неуправляемым, жестким. Я, предпочитавший всегда брать инициативу на себя, сейчас готов был растечься в его руках лужицей воска, повиснуть у него на шее и упрашивать не останавливаться, не уходить, не бросать меня в темноте и одиночестве. Позабыв обо всей гордости и чести, о которых я так много думал в последнее время, я был готов упасть перед ним на колени и просить прощения за все обиды, которые вольно или невольно ему нанес, только чтобы он остался здесь и сейчас, чтобы это безумие не прекращалось. Я готов был бросить к его ногам весь мир, сворачивать горы, совершать подвиги, готов был даже взять его за руку и выйти во двор, и целовать его там на глазах у всех, готов был ходить с ним ужинать хоть каждый вечер, поддерживать любые, самые дурацкие темы разговоров - сейчас я бы даже жизнь свою отдал, если бы Поттеру пришло бы в голову ее попросить.
И это пугало.
- Поттер… - проворчал я, пытаясь вывернуться из его стальной хватки, - что ты делаешь?
- Я соскучился, - уха коснулось горячее дыхание, и я укусил себя за губу, стараясь вырваться из того слепящего наваждения, в которое меня опрокидывало присутствие Поттера.
- Черт возьми, ты пьян! Отпусти меня немедленно! - я бы закричал на него, но боялся, что нас могут обнаружить. - Я не хочу, чтобы ты потом бросался на меня из-за того, что поддался сиюминутному желанию!
- Ты прост-то боишься, - пьяно выговорил Поттер, даже и не подумав ослабить хватку. - Боишься ответственности.
- Да хоть бы и так! Ты меня послал! Вышвырнул!
Да, Поттер, я боюсь ответственности. А еще я боюсь своих мыслей, которые захлестывают с головой, стоит остаться с тобой наедине. Ты сводишь меня с ума, подавляешь волю, заставляешь прогибаться под свои желания и свое видение жизни. Рядом с тобой я теряю свою личность, превращаюсь в бесхребетного слизняка, и, быть может, даже если становлюсь чуть честнее, благороднее или чище - я так не хочу. Если я способен измениться к лучшему, я хочу пройти этот путь сам, а не из-за того, что мне приходится подстраиваться под желания национального героя. Я хочу сам понять, нужно ли мне это, а сейчас, когда голову кружат гормоны, я над собой не властен - и это пугает.
- Тем более, ты сейчас пьян, а протрезвеешь - и пойдешь мне бить морду. А мне, видишь ли, моя морда еще дорога, - взяв себя в руки, негромко произнес я. - Конечно, я понимаю, что истина в вине, но давай мы лучше поговорим, когда ты протрезвеешь - если ты еще захочешь поговорить.
Кажется, я привел его в замешательство. Хватка тут же разжалась, и Поттер отступил на полшага. Глаза уже привыкли к темноте, и я различил его лицо, смутно виднеющееся в полумраке - закушенная губа, сведенные брови, съехавшие на нос очки.
- Попроси у Слизнорта отрезвляющее. Кажется, у него было, - посоветовал я, прежде чем протиснуться мимо Поттера и вылезти назад в коридор.
До своей комнаты я шел почти бегом, постоянно прислушиваясь к шуму за спиной, словно в надежде, что Поттер не внемлет моим доводам и позовет назад, или хотя бы выйдет из-за статуи и кинется следом. Но, кроме эха моих шагов, в коридорах не было слышно ни звука.
Очутившись в своей комнате, первым делом я кинулся к двери в ванную. Подождав, пока наполнится раковина, я окунул в нее голову, вздрогнув, когда холодная вода коснулась разгоряченной кожи. Я держал голову в воде, пока не закончился воздух, и только тогда выпрямился. Капли тут же потекли за шиворот, заставив передернуться, но мне как раз сейчас это было нужно - холод отрезвлял, успокаивал, возвращал в реальность. Я еще раз окунул голову в воду, и повторил это трижды - пока пульс не угомонился, а ко мне не вернулась ясность рассудка.