Время жить

– Поверишь, хрен редьки не слаще! Я тоже так думаю, – буровил о своем Витек. – Сюда вот в гости приехал. К родне. К отцу с матерью. Но видно, все равно придется возвращаться в Россию. Здесь уже корни отсохли. Кореша – кто спился, кто сидит. А кто и морду воротит. Назад дороги нет.

– Да, да! – кивал черной головой с прорезавшимися седыми прядями майор.

– А скажи мне, Витек, как там поживает наш нохча, наш чеченский брат. Ну, этот Вахид, который Сулбанов.

– Хе! – пьяно ухмыльнулся Витек. – Видел его. Раздобрел. Он к кадыровцам примкнул. Теперь опять начальник. Только у него одна проблема. Сеструха его младшая, Фатимка, в лес подалась. За одним ваххабитом. И никто ее не смог остановить.

Анатолий вспомнил: лицо как маска, прорезь рта. Закутанная в платок. Эта может.

– Да! Дела! – произнес он. Но относились эти слова вовсе не к Чечне. А к тому, что произошло здесь, в Казахстане. Но Витьку об этом знать вовсе не обязательно.

* * *

Случилось это через две недели. Неожиданно и страшно. После убийства главы оппозиции Алтынбека Сарсенбаева закружилась канитель. В «Арыстан» нагрянули следователи, комиссии, начальство.

Начался разбор полетов по полной программе.

Их держали в лагере, на казарменном положении. И все докапывались. К нему тоже. Чему учил? О чем говорили? С кем советовались убийцы?

Дай характеристику тому! Расскажи об этом!

В общем, дни прошли в суете и тревогах. И он как-то выпал из привычного ритма жизни. Даже пить перестал.

Это его и сгубило.

Когда наконец удалось вырваться в город, он первым делом заскочил в магазин, взял бутылочку трехзвездочного пойла. И поехал к подруге, чтобы оторваться, отдохнуть от суеты. Не знал он тогда, что в его положении делать это категорически запрещено.

Несвелля уже ждала его. Нажарила картошки, дочку отправила к соседям.

Он протянул стакашек. И стал ждать привычного расслабляющего действия спиртного. Но неожиданно все поплыло, а потом крутанулось перед глазами – стены, окна, двери.

Он упал на спину всем телом. Грохнулся головой об пол. И забился, выгибаясь и стуча ногами. Изо рта пошла кровавая пена.

Несколько минут тело содрогалось в конвульсиях. Из горла рвался хрип. В обезумевших застывших глазах мольба и ужас.

– Толя! Толя! – вглядываясь в его остекленевшие зрачки кричала перепугавшаяся подруга. – Очнись! Что с тобой?

Но он не реагировал. Видно, пошел заморок.

Кое-как дотащила она его до кровати. И к телефону…

«Скорая» приехала нескоро. Но все-таки приехала. Молодой косоглазый врач-казах в застиранном халате помыл волосатые руки. Посмотрел в зрачки лежащего с отсутствующим видом больного, осмотрел язык, послушал сердце и спросил печально и просто:

– Давно он пьет?

Несвелля, как умела, разъяснила:

– Да он вроде последние дни и не пил вовсе. На службе был.

– «Белочка» пришла к нему.

– Какая «белочка»? – удивилась она.

– Белая горячка!

– Ой, бай! – пробормотала она.

– Если человек пьет каждый день много лет, то перерыва делать нельзя. Печень его после перерыва не смогла нейтрализовать алкоголь. И он напрямую ударил в мозг. Разрушил клетки коры. Отсюда и припадок, – как неразумному ребенку, круглолицый и косоглазый доктор объяснял ей простые истины. – Много сейчас народу такого. Алкоголизм.

Помолчав с минуту, спросил:

– Он работает?

– В КНБ!

– А-а! – видимо, до сей минуты врач еще не принял решение, что делать. Но сообщение о месте работы Анатолия сподвигло его на действия:

– Ну, давай собирать его в стационар. А то как бы чего не вышло. Попробуем вытащить…

А бравый майор сидел в это время на стареньком одеяле. Смотрел круглыми безумными глазами. Руки шарили, шарили по одеялу. И он бормотал быстро-быстро:

– Здесь! Здесь! Конфетка здесь была!

– Где была? – участливо спросил доктор.

– Да вот здесь, в одеяле, лежала. Карамелька, – и опять судорожно ищет.

Стали собираться в дорогу. В больницу. Два санитара помогали одеваться. Кое-как надели башмаки, нахлобучили головной убор. Повели, поддерживая сбоку, не давая сорваться, убежать.

Когда доставили в палату и положили на кровать, вдруг сорвался, забегал, размахивая, как мельница, руками в пижаме, и, толкаясь, стал кричать:

– Не имеете права! Мои права! Где мои права? По какому праву вы меня сюда привезли? Я буду жаловаться!

Пытался убежать. Ломился в дверь. Но дюжие санитары спеленали его, связали. И привязали к панцирной кровати. Сестра сделала кое-как успокаивающий укол. Поставили капельницу.

Уснул. Но потом среди ночи проснулся. И давай бредить. Покажет на веревку на шторах. И спрашивает:

– Это что? Рыба? Почему на окне висит рыба?

Видно, пошли новые глюки. Дежурная сестра ему ответила:

– Это не рыба, это веревка!

А он уже и не слышит. Бормочет про себя, гудит:

– У-у-у-у-у! Я поехал. На паровозе.

Через пару дней, после капельниц, уколов, промываний и процедур пришел в себя. В памяти остались мелькающие столбы. Поезд, на котором он куда-то ехал.

Пришел врач. Другой. Русский. Старый. С бородкой. Посмотрел на его небритое, опухшее лицо с красными глазами. Спросил:

– Ну как самочувствие, товарищ больной?