Время жить

В этот праздник, когда весь народ церковный и нецерковный собрался здесь у твоей иконы, все ждут от тебя чуда. Сотвори его и для меня, благодатная Пресвятая Богородица. Припадаю к тебе с последнею надеждою!

Он подался вперед. Его словно что-то звало и манило туда, на паперть собора.

– Куда идешь! Не видишь?! – толкнул его в бок сосед.

Очнулся. Вспомнив свою работу, начал торопливо разжигать кадило. Но все равно не успел к тому моменту, когда дьякон басом грянул свою партию. И тот так зыркнул на него глазами, что Казакову стало страшно неудобно и неловко за то, что он задержал ход празднества.

Но он не обиделся. За последнее время он много узнал. Понял, что монахи в принципе очень одинокие и ранимые люди. И от этого с ними бывает трудно.

Погруженные в себя, они могут выглядеть черствыми и неотзывчивыми. Но с ними можно ладить.

Впереди началось главное действо. Крестный ход вокруг монастыря. А крестный ход для воинства Христова – как парад для армии. Молодые, с непокрытыми волосами дьяконы кадили ладаном. Народ выстраивался со свечами в руках.

Анатолий уже знал свое место в строю. Он поднял над головою тяжелую хоругвь с ликом Христа. Но строгий распорядитель забрал ее и вручил рапиду. Укрепленный на длинном древке лучистый круг (из золота, серебра или бронзы) с изображением шестикрылого серафима был символическим опахалом. Когда-то рапидами пользовались из практических соображений, чтобы отгонять мух, ос, пчел от святых даров. А сейчас они символизировали участие небесных сил в земных делах.

Анатолий встал в ряд с молодыми дьяконами. Все запели очередной псалом и двинулись по вымощенной цветами дороге следом за иконой и плащаницей с изображением Божьей Матери.

Тысячи людей, выстроившиеся вдоль дороги, приветствовали их, совершали крестное знамение, пристраивались к процессии.

Анатолий с высоко поднятой рапидой торжественно прошел вдоль этих рядов, чувствуя радостные, умиленные, растерянные взгляды.

Начальствующие лица, в числе которых были владыка, наместник, архимандриты, сделали большой круг и остановились на Успенской площади.

Начался чин погребения плащаницы Божьей Матери.

Владыка по большому Евангелию читал похвалы Богородице.

Анатолий, чуть повернув голову, смотрел на плащаницу, на полный безмерного сострадания и милости лик Богородицы.

В эти минуты что-то случилось с ним. Он вдруг ощутил, как от плащаницы к нему словно протянулся солнечный лучик. И эта огненная нить, от которой шла странная энергия, нащупала его сердце, проникла вглубь под поношенную рясу послушника.

Он не мог оторвать взгляда от лика Богородицы. А в сердце под воздействием лучика, пения и образа вдруг разлилась такая радость, такое тепло и гармония, что он не выдержал. Всхлипнул. И смахнул набежавшие на глаза слезы.

«Вот как она приходит – благодать Божия!» – думал он, ликуя душою.

Уже завершился чин погребения. Начал расходиться с площади в наступающей вечерней темноте народ и клир. А он, все еще потрясенный и обновленный пережитой радостью, стоял, держа в руках древко с крылатым серафимом на лучистом диске. И сам чувствовал себя ангелом, вознесшимся к Небесам.

VII

Зима в России всегда приходит нежданной. Вот и в этом году уже в начале декабря «почему-то» выпал снег. А к Рождеству замело и поля, и леса, и деревню, которую Александр Дубравин выбрал на жительство.

Окончательно поселиться в ней ему пока не удалось. Дела в городе не позволяли. Но приехать на выходные он сюда уже мог.

Процесс укоренения он начал со строительства бани. Точнее, гостевого двухэтажного домика, в который органично вписалась и русская баня с бассейном.

Получилось хорошо. Топится баня исключительно дровами. Изнутри обшита хорошим липовым лесом. И от этого пар в ней легкий, а климат – мягкий.

Отдыхает в такой бане человек и душой, и телом.

Вот и Дубравин, попарившись вчера с дубовым веничком, сегодня отправился на деревенский праздник, который сам же и предложил устроить.

Народ решили собрать в колхозной конторе. Колхоза, правда, давно уже не было. А вот здание правления осталось. К нему-то по заснеженной улице и подтягивался здешний немногочисленный люд. Шли бабульки и дедульки, а также женщины среднего возраста, одетые в тяжелые ватные пальто и шубы, замотанные в шали, обутые в валенки и бурки.

Одежда, от которой давно ушла городская мода, но никогда не откажется русская деревня.

Все они собирались в жарко натопленном по такому случаю одноэтажном здании. Снимали с себя ватные и меховые доспехи. Переговаривались, присаживались в уголках.

В большой комнате, где, судя по всему, когда-то заседало правление колхоза, накрыли вдоль стены длинный стол. За ним могло уместиться десятка три человек. А на столе было все то, что заготовлено на длинную русскую зиму. Картоха толченая, огурчики соленые, помидоры, квашеная капустка, моченые яблоки. Копченое и соленое бело-розовое сало… Да мало ли что еще хранится в закромах родины! Не в каких-то мифических, выдуманных штатными пропагандистами закромах, а в настоящих, деревенских.