Время жить

Уже в монастыре, разбираясь помаленьку с тем, в каком мире он очутился, Казаков с удивлением узнал, что среди смертных грехов числятся печаль и уныние. Ладно еще пьянство, гордость, тщеславие. Оказывается, когда ты сник и хныкаешь, – это тоже грех. Интересно мыслят эти сложные и непростые церковные люди. «Хорошо, что встретился мне такой человек в этом мире, как архимандрит Александр. А то ведь к иному непонятно как и подойти».

Длинная служба постепенно шла к окончанию. Отец Александр уже начинал похрипывать на последних кондаках. Близилось и таинство покаяния. Отпустит ему грехи или сочтет, что он, Анатолий, грешник нераскаявшийся?

* * *

Трудно ему было рассказывать о том, что случилось тогда под Бечиком. Правда, только с одной стороны трудно. С другой – легко. Ибо рассказывал он сейчас и каялся вовсе не перед отцом-архимандритом Александром. Коленопреклоненный исповедник стоял перед самим Господом Богом нашим и Богоматерью, которой посвящен этот монастырь.

Торжественный же и сияющий отец Александр был сейчас вовсе-то не тем, кого Анатолий привык видеть каждый божий день. Осененный благодатью, он являлся проводником, посланцем той самой высшей воли.

Накрыв ему голову своей чуть попахивающей ладаном епитрахилью и возложив поверх нее руки, отец Александр наконец произнес разрешительную молитву:

– Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатью и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, чадо Анатолий, вся согрешения твоя и аз недостойный иерей, властию Его, мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!

IX

Он очнулся. Открыл глаза. И с изумлением обнаружил себя лежащим на каталке. Она двигалась по бесконечным больничным коридорам. И над головой его плыли потолки и коридоры. А еще было круглое озабоченное лицо молодой крепкой санитарки в белой шапочке.

– Что со мной? Где я? – еле слышно спросил он.

Лицо наклонилось к нему. Девушка внимательно посмотрела в его глаза и произнесла:

– Вы в больнице!

– Что со мной?

– Вас подобрали на улице. И доставили сюда. Я везу вас в палату интенсивной терапии.

Такой вот разговор. Озеров попытался шевельнуть закутанной, как у снежной бабы, головой. Но малейшее движение отзывалось острой болью в затылке.

– Потерпите, больной! – сказала санитарка и умело, профессиональным сильным движением закатила каталку в палату.

Теперь, очнувшись, он начал медленно соображать и вспоминать: «Да, я забрал выручку в кассе. И с наличкой поехал на вокзал. В командировку. Закупать новую партию животных. На Кавказе. В заказнике. Большие деньги. Почти миллион.

Вышел из автобуса. Хотел еще зайти в магазин. И вот тут что-то случилось. Я просто упал. А дипломат с деньгами? Где он?»

Он позвал:

– Сестра! Сестра!

Подошла, но другая. Пожилая. Не такая вежливо-равнодушная. Склонилась:

– Что, милый?

– А где мои вещи?

Она пожала плечами.

– Там дипломат был. Такой рыжий.

– Я не знаю. Вы в реанимации. А вещи? Вещи, когда привозят, либо сдают в камеру хранения, либо забирают родные.

– А что со мной? – повторил он вопрос.

– Тебя, милый, ударили сзади железной палкой…

– Понятно, – он снова впал в забытье, не имея сил найти ответы на мучившие его вопросы.

* * *

Месяц назад он в очередной раз сцепился с Серегой Аксёнтовым.

Володька Озеров, он такой вроде покладистый, неконфликтный. А вот надо же, сорвалось! Но не по пустяку. По делу.

Появилась у него новая идея. И с ней он, минуя Сергея, пошел к самому Шикунову. Идея интересная – проводить на территории их крестьянско-фермерского хозяйства ролевые игры. Поставить стилизованные вигвамы. И устраивать слеты различных природоведческих и исторических клубов. Вон их сколько развелось по всей нашей необъятной стране. Пускай поживут на заповедной земле. Поиграют в индейцев и первопроходцев прерий. Постреляют из луков. Могут даже поохотиться с ними. А потом – карнавал. Костюмированное представление в стилизованном лагере.

Подготовил Володька и записку с экономическими расчетами. И по ней выходило, что дело это выгодное. Может быть, даже более выгодное, чем охота.

Когда он об этом заявил Сереге, тот послал его подальше.

Вот он и пошел к начальству. Но «неандертальцу» было вообще не до этого. Ему шили статью и вот-вот собирались посадить на цугундер.

Но о его походе узнал Аксёнтов. И начал качать права:

– Ты кто такой? Почему без моего ведома влезаешь в дела? Твое дело телячье…

Володька не хотел ссориться. Но так уж получилось. И он выдал на-гора все, что думал:

– Ты здесь устроил скотобойню. Но тебе мало этого, ты еще и грабишь людей. Я тебя сдам. Напишу заявление.

И судя по тому, как отлила кровь от Серегиного лобастого лица, попал он в самую точку.

А дело было в том, что стали у них твориться темные делишки.

Приезжал какой-нибудь гость поохотиться. А ему несли бумагу на подпись. Так, филькину грамоту. Обязательство, что он будет слушать указания егеря и стрелять туда, куда тот укажет.