Время жить. Книга вторая: Непорабощенные

— Все нормально, Вирта, — шепнула ей сзади Кэрт Станис. — Мы с тобой. Не бойся.

Дарин Кедерис и доктор Кэрт были на этой свадьбе ее названными родителями. Настоящие отец и мать Вирты в начале войны находились во Фраувенге, и от них уже давно не было никаких вестей. Вирта даже не знала, живы они или нет. В северных лагерях для беженцев не было никого из Фраувенга, а связь с предгорьями Великой Южной Стены, где скрывались беженцы из южных земель, была слишком неустойчивой.

"Не думай об этом", — приказала себе Вирта. Но вместо этого она вдруг вспомнила Гредера Арнинга, который сейчас пробирается по замерзшим снегам из Галаны в Самодонес. Что скажет Гредер, когда узнает о ее замужестве? Сможет ли он понять, простить ее?…

В полном смятении и все еще сжимая в руке букет, она перешагнула порог и в восхищении остановилась. Большая больничная палата изменилась до неузнаваемости, превратившись в настоящий зал для свадебной церемонии.

Если бы Вирта выходила замуж у себя в Зеллиде, все происходило бы в храме, как это принято во всех странах, испытавших влияние культуры Тогродской империи. Но чинеты сохранили свои собственные старинные свадебные обряды. Настоящая чинетская свадьба проходит под открытым небом, на какой-либо возвышенности, как это повелось еще с тех времен, когда чинеты жили в разбросанных по бескрайней степи деревнях и поклонялись чистому небу, ясному солнцу, ветру и звездам. И если по какой-либо причине церемония проходит в помещении, потолок всегда завешивается небесно голубой тканью, на стенах крепятся разноцветные лампадки-звездочки, а яркий светильник позади алтаря символизирует восходящее солнце.

Из-за света, слепившего глаза, Вирта не сразу поняла, кто стоит за алтарем. И снова почувствовала смущение, узнав Кира Калансиса. В старину молодоженов соединял староста деревни, военный вождь дружины или городской голова, и даже в нынешние времена мэры городов порой проводили свадебные церемонии, венчая сразу по несколько пар. Согласно всем обычаям, президент страны имел полное право объявить их с Равелем мужем и женой, этому были даже прецеденты, но Вирта ощущала только нарастающую неловкость. Она не заслужила такой чести, которая обязывала ее к слишком многому, она не хотела менять свою жизнь…

Но отступать было нельзя, и Вирта двинулась вперед. В это время открылась другая дверь, напротив, и в зале появилась еще одна процессия.

Равеля Мэнсинга везли в большом кресле, где он полусидел-полулежал, по-прежнему привязанный капельницами и проводами к каким-то медицинским установкам. Мэнсинг казался еще более высохшим, больным и совершенно бесплотным, но глаза его жили и неотрывно смотрели на Вирту, медленно идущую к алтарю с другой стороны. За Мэнсингом в точно таком же кресле везли Дана Мергайдинга. В его темно-коричневых шелушащихся руках горел крохотный огонек, другой огонек бережно держал на вытянутых ладонях главный врач госпиталя, который позавчера показывал Вирте палату Мэнсинга.

Согласно еще одной старинной чинетской традиции, на свадебной церемонии должен был обязательно присутствовать живой огонь, который несли специально выделенные для этого люди из свиты жениха и невесты, как минимум, по двое с каждой стороны. Раньше это было знаком немалой ответственности – открытый огонь в ветреной степи всегда опасен, — но и теперь, когда факелы заменили крохотные фиалы с ароматическим маслом, огненосцами выбирали самых близких и надежных друзей. У Вирты живой огонь несли Тэй Хейзерис и Линн Валькантис.

По обе стороны от кресла Мэнсинга шли его родители – высокая и очень прямая худощавая женщина и словно сгорбившийся грузный мужчина, на котором костюм висел мешком. Выглядели они уставшими и очень постаревшими, хотя на самом деле им не было и пятидесяти. Вирта снова почувствовала страх. Она почти не знала этих людей и совсем забыла о них. Теперь же они должны были стать ее семьей. Как они отнесутся к ней? Как она примет их? Смирятся ли они с тем, что у нее будет собственная жизнь, в которой их Равелю будет уготовано лишь место светлого воспоминания?

Вирте хотелось, чтобы Равель Мэнсинг никогда не произносил своих слов, загнавших ее в ловушку. В конце концов, ей было не обязательно заходить к нему в палату. Но время нельзя повернуть вспять, и Вирта знала, что выполнит все до конца.

Жених и невеста предстали перед алтарем. Церемония началась. Кир Калансис произносил нужные слова негромким, чуть глуховатым голосом, и они отвечали ему – звонко и уверенно Вирта и шепотом, едва слышно, Равель Мэнсинг.

— …Объявляю вас мужем и женой! — произнес заключительную фразу Калансис, и Вирте показалось, что ее сердце рухнуло куда-то вниз. Она не знала, что ей делать дальше.