Время животных. Три повести

Кажется, где-то там,

В гаснущих окнах дня,

Сняли квадраты рам,

Сели и ждут меня.

Не единожды вспоминая эти строки, Дива всякий раз удивлялся точности ощущений, которые он испытывал вечером после бани и которыми поделился только раз, с этим пришлым молодым человеком. И как это сумел почувствовать и передать городской парень, молодой, модный, суетный?

Глава восьмая

А в эти самые миги, когда Дива летал к закатному солнцу, председатель сельсовета Самсон Ищенко размышлял над тем, что ему делать с этим окаянным магазинным пожаром. А тут ещё, как доносил Заноза, в ларьке, куда после пожара переместились основные массы платёжеспособных межаков, этот пьяница пастух, это животное Жестков умудрился помочиться в только что привезённый дефицитный продукт. «И как это у него, у гада, получилось? – Задавал себе невероятно сложные вопросы председатель. – Ведь, пробка у бочки находится на самом верху, так сказать на верхней крышке. Что он, залезал что ли на эту бочку, как на унитаз? Так ведь и унитазов-то в Меже всего два: у меня да у Небольсина, остальные в ямы валят. И ведь кругом люди в это время стояли! Заноза говорил, что ларёк был под завязку. Неужели никто не видел, не остановил этого негодяя, ведь масла-то прислали только-только?.. Ну, и народ, блин! Сено вовремя убрать – дождь мешает, навоз с фермы – транспортёр сломался, а совершить какую-нибудь мудрёную пакость – это у них запросто. Нет, за такую выходку, случись она в войну, я бы этого Жесткова под расстрел подвёл. Впрочем, по словам Занозы, народ там тоже едва этого ссуна не порешил, да Дива помешал. Хорошо, конечно, что обошлось без смертоубийства, но досадно, что опять Дива: то людей из огня вызволяет, то пресекает самосуд. Этак он у меня весь властный авторитет утямит! Надо что-то делать. Как-то его подставить хоть что ли… Говорят, он не от мира сего, открытый и доверчивый. Это хорошо, этим мы и воспользуемся». И решив так, Самсон Юлианович томно воззвал на кухню, из которой доносились дивные запахи тушёной с хреном и сметаною куры:

– Софа, я весь в ожидании твоей божественной стряпни! На что последовал лаконичный ответ:

– Ай момент, Самсоша! Я уже в пути. Высоко оценив это «Я в пути», Самсон Юлианович с чувством опрокинул в плохо выбритую пасть гранёную стопку вишнёвой горилки и тут же стал заправлять за неживой воротник кримпленовой рубахи бумажную салфетку.

Сергей же Михайлович примерно за полчаса до того, как Ищенко с утробным стоном вонзил свои зубные протезы в куриную гузку, лечил приболевшую ногою пеструху, которая неслась вдвое чаще остальных обитателей домашнего курятника. Ногу пеструхе, видимо, отдавил на дворе глупый телёнок, который ещё не усвоил привычек спокойной матери, а напротив – топтался по всему двору в вечном нетерпении. Успокаивая пеструху плавными поглаживаниями по хохолку, Сергей Михайлович наложил раненой шину, крепко примотав её к тощей костлявой ноге специальным бинтом, пропитанным мазью от ушибов. Освободившись из рук хозяина, курица дважды клюнула раненную ногу и бодро заковыляла к своим товаркам, которые смотрели на её гипс несколько диковато. В это время скрипнула кухонная дверь, и Сергей Михайлович понял, что его Нинка направляется на двор доить корову. Поскольку Дочка этим вечером вела себя беспокойно, Сергей Михайлович отрезал в сенцах краюху чёрного хлеба и посыпал её солью.

– На вот, – протянул он хлеб выскользнувшей в сени жене. – Дочка сегодня с быком гуляла и немного не в себе. Я ей в серку немного валерианы подложил и хлебца пусть пожуёт. Глядишь, и успокоится. Нинка с благодарностью взяла хлеб и приложилась к его щеке тёплыми губами.

– Серёж, ты про Диву-то слышал? – Спросила она, перекладывая подойник из руки в руку.

– Это про людей, которых он из магазина вытащил? – Задал риторический вопрос Нинкин муж и, конечно же, сам на него и ответил:

– Молодец он, слов нет, только вот, говорят, его допросами замучили, словно он не спасатель, а поджигатель. И хоть бы кто заступился, сказал бы что-нибудь в защиту, как свидетель. Полсотни человек это видели и все молчком рассосались, то ли из боязни, то ли из зависти…

– Да равнодушие это всё, Серёжа, наше русское авось: авось, без нас разберутся, без нас наградят, без нас осудят, без нас изберут и так далее. Всё без нас, и мы тоже сами по себе. Жизнь, она всегда всех расставляла по своим местам – кто чего стоит. – Нинке явно не нравилась философия своих земляков. Но она сказала о другом:

– Нет, я не про пожар. После него, ещё один случай вышел, в ларьке. – И Нинка рассказала мужу про пастуха Колю, бочку с маслом, расправу и то, как Дива эту расправу остановил, предотвратив тем самым новый круг допросов и сразу несколько тюремных сроков для местного мужичья, которого в Меже осталось и так кот наплакал!

– Мудрый поступок! – Искренно похвалил Диву Сергей Михайлович. – Жестков, конечно, человек с изъянами, но, как говорится, не нам решать, скоко ему в сей жизни назначено. И вообще, может, он ещё и героем станет? – Заинтриговал жену Ляпнёв.