Врывалась буря

— Недавно мы получили кое-какие сведения из-за рубежа, из которых стало ясно, что против нашей страны готовится новый большой заговор. В нем принимают участие многие разведки западных стран, а также промышленные концерны. Их цель ясна — сорвать индустриализацию, планы первой пятилетки, затормозить темп всей нашей поступательной мощи, скомпрометировать наше стремление догнать передовые капиталистические державы и тем самым утвердить социализм. Ведь если мы не поднимем нашу индустриализацию, не построим агрогородки, то капиталисты скажут: вот, посмотрите, к чему ведет ваш социализм! Хотите жить в нищете — идите за совдепами, хотите счастья и довольства— благословляйте нас! Спор за социализм идет повсюду, в том числе и в Краснокаменске. К примеру: произошла остановка турбины, выявлена диверсия. Все правильно. Но при чем здесь, извините, главный инженер Бугров, который за этой турбиной как нянька ухаживал?.. А? — Ларьев взглянул на Сергеева, и Егор заметил, как багровый румянец прилил к шее и лицу Василия Ильича. Один этот вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. — Ведь бандиты, преступники, и это надо помнить, сверху, как камни, не падают. Ведь не день и не месяц проработал в Краснокаменске Бугров, зарекомендовал себя с наилучшей стороны и вдруг… диверсант! Я знаю, что вы мне ответите, товарищ Сергеев, а улики?.. Но ведь достаточно просто поверхностного взгляда, чтобы насторожиться: улик так много и так они аккуратно везде понатыканы, что сами себя дискредитируют! Пузырек с сонной отравой, деньги, отпечатки пальцев, даже наждачный песок — не много ли?! — Ларьев взглянул на часы, нашел взглядом Егора. — Егор Гордеич, водички принесите, пожалуйста!..

Воробьев вскочил, принес воды. Ларьев достал лекарство, забросил в рот две таблетки, запил водой. Сергеев сидел неподвижно, как монумент.

— Одна из целей заговора, о котором я говорил вначале— дискредитация и компрометация советских специалистов. Так вот, мы уже столкнулись с этим в ряде районов. Вы, наверное, знаете, что на сторону Советской власти в ее первые годы перешло работать довольно много технической и творческой интеллигенции, специалистов. Так вот, наиболее уязвимым звеном и явились эти специалисты. Как же их дискредитируют? Пишутся анонимки, совершаются преступления, которые спаливаются на них, в иных случаях имеет место открытый террор, запугивание, шантаж, подкуп. Одним из объектов компрометации и стал ваш Бугров. Вот и получается, товарищ Сергеев, хотите вы этого или нет, а вы сыграли на руку нашим врагам!

Ларьев говорил просто, даже с некоторой долей веселости, так что его речь звучала совсем вроде бы безобидно, и можно было слышать лишь эту шутливую интонацию, как и делал Семенов, постоянно похмыкивая, а можно было воспринимать лишь то, что он говорил. Сергеев слышал последнее, ибо юмора не понимал вообще и любое его проявление считал за насмешку и издевательство. И услышанное да еще в таком насмешливом, уничижительном тоне так потрясло его, что, выслушав последние слова, он вдруг поднялся и, ничего не видя вокруг себя, сшибая стулья, вышел в приемную.

Ларьев обескураженно взглянул на Воробьева, и Егор выскочил следом за Сергеевым. Василий Ильич, расстегнув гимнастерку, сидел в сенях и тяжело дышал, неподвижно гляди в одну точку.

— Иди обратно! — приказал Сергеев.

— Пойдем вместе, — предложил Егор.

— Я тебе что сказал? — тяжело выговорил Сергеев. — Ну?.. — Он в упор взглянул на Егора, и Воробьев не выдержал его жутковатого взгляда. — Я сейчас приду, — добавил он. — Скажи, по нужде вышел, приспичило!.. — раздраженно выговорил Василий Ильич, и Егор вернулся. Он вдруг понял, что Сергеев не раздавлен, нет, он взбешен и вышел лишь потому, чтобы не сорваться и не наговорить грубостей этому старорежимному интеллигенту из Москвы, коего считал теперь злейшим врагом Советской власти.

— Что, Василий Ильич? — встревоженно спросил Ларьев, когда Егор вернулся.

— Все в порядке, — кивнул Воробьев.

— Н-да… — Ларьев кашлянул. — Я понимаю, нелегко сознавать, что совершил ошибку, но что же делать? Наша профессия такова, что ошибки, которые мы совершаем, стоят очень дорого, порой не только одному человеку, но и всему государству. Мы, ленинцы, а я состою в партии с тысяча девятьсот одиннадцатого года, когда еще вели эту борьбу в условиях подполья, поклялись, что создадим государство, основанное на правде, что правда станет нашим государственным принципом, как бы горька она ни была! — голос Ларьева вдруг обрел силу, зазвучал мощно и звонко. — И народу мы обязаны говорить правду. Поэтому, согласно данных мне товарищем Менжинским полномочий я отменяю приказ об аресте Бугрова. Пока на этом все, товарищи, спасибо! Дальнейшие указания получите от товарища Сергеева! — едва Ларьев закончил, вошел Василий Ильич, сел у стола.

— Можно вопрос, товарищ Ларьев? — хрипло выговорил Сергеев.

— Пожалуйста! — с готовностью подхватил Ларьев.

— А как быть с вредителями? Выходит, прощать?!