Всадник

Апеллес, конечно, узнал всадника и даже себе мог признаться лишь тайно, что рад этой встрече, этому появлению. Но он не мог понять, откуда тот взялся спустя сто тринадцать лет живой и относительно невредимый, ничуть не изменившийся, будто время шло мимо, а он провел его где-нибудь в сторонке на берегу, глядя, как мимо бегут года, несущие в потоке всех, кроме него. Будто не сожгло его, истыканного стрелами, огнем. Потерзавшись немного, лучник вдруг понял, что не хочет находить ответы ни на какие вопросы, а хочет на сей раз стоять, держа звенящий от натуги лук, не против всадника, а рядом с ним. Апеллес сделал для него крошечную картинку с башней, а еще нарисовал тончайшей медзунамской кисточкой то, что принес сейчас с собой во дворец, потому что этой ночью его вызвали на внеочередное дежурство.

Обычно в Соборной галерее дворцовой стражи – высоком зале, где теряющийся в тенях и дымке свод поддерживали стройные колонны, похожие на причудливые деревья, а стены были украшены приглушенно пламенеющими мозаиками гиптов, – находились лишь трое дежурных гвардейцев. Сегодня Апеллес нашел там всех: не только военных, но и заклинателей во главе с кабинетным магом Карааном Дзиндой. Пржторы стояли, сложив крылья за спиной и почтительным полукольцом окружая Джонара, возвышавшегося над ними на полголовы. За ними, как и подобало по рангу, собрались фато, великие генералы, а за спинами тех Апеллес с удивлением увидел даже некоторых форца. Видимо, дело было совсем плохо, если сед Казил принял решение не только поставить под лук всю лейб-гвардию, но вообще собрать всех, до кого смог дотянуться: такого не случалось уже сто тринадцать лет, и знали об этом Апеллес и Джонар. Лицо великого визиря было мрачно, и периодически появлявшаяся на нем сухогубая улыбка лишь усиливала тревогу. В галерее было не слишком много света, и Апеллесу показалось, что из высоких холодных теней наблюдает за ним чей-то не по-доброму веселый взгляд.

– Враг внутри, – без торжественных предисловий сказал великий визирь, сложив за спиной радужные крылья с кружевным рисунком. – Он уже на сакральном Пути[49]. Он убил Привратницу, разрушил Библиотеку и обезвредил священного Горностая: возможно, уничтожил ее. Его цель – дворец и лично тарн: покончив с властью, он вызовет на бой самого Онэргапа. И если враг победит, Камарг прекратит существование – лишившийся главной святыни, наш город и так уже оскоплен. Следом за Камаргом, средоточием сознания, заполыхает, подобно стогу сена, и весь остальной бессмысленный мир. У него могут быть союзники, поэтому, хоть все мы работаем во имя общей цели – защитить наш дом, я призываю вас не доверять никому. Задавайте вопросы, пока есть немного времени.

– Кто этот человек, любезный мой Джонар? – спросил Караан Дзинда подчеркнуто фамильярно.

– Это тот же человек, мой милый Караан, убийством которого я руководил сто тринадцать лет назад, – отвечал старший министр в тон ему, – именно его уничтожение и ознаменовало Избавление. Он Всадник. Он враг всему живому в нашем мире, и я знал это еще тогда – ведь он сделал невозможное, преодолев Пребесконечный океан. Потому тарн и отдал приказ уничтожить его. Внешне он просто человек, но человеческого в нем нет ничего – он несет разрушение и гибель, как лишенный рассудка пожар. Цели его неисповедимы.

– Помогают ли ему гипты или эфесты, о визирь? – поинтересовался Актеон, один из лучников.

– Нет, прæтор Актеон, – отвечал сед Казил. – И те и другие ненавидят его и боятся.

– Эфесты боятся его, о визирь? – повторил Актеон с усмешкой.

– Эфесты боятся его, прæтор Актеон, – эхом откликнулся великий визирь.

Высокие своды наполнились молчанием. Молчали лучники, молчали фато и форца, молчал и сам высший вельможа, лишь переводил взгляд с одного воина на другого. Апеллес вдруг увидел, что в глазах Джонара затаилось отчаяние: нынче предстояло проверить на прочность День Избавления, и старый царедворец Джонар сед Казил, радужная стрекоза, настолько же отважный солдат, насколько бессовестный интриган и манипулятор, не верил в победу. Не в этот раз.

– Как остановить его, о визирь? – спросил кто-то из задних рядов.

– Как угодно, – пробормотал сед Казил, не удосужившись назвать спрашивавшего по имени. – Заклинаниями, луками, мечами, западнями, веревками, жалами… всем, что подействует.

– Да, о визирь, – проговорил Апеллес, сам удивленный тем, как спокойно звучал его голос, – но чем его можно остановить?

Визирь перевел взгляд на лучника, и даже пропаленному бойцу Апеллесу от этого взгляда стало не по себе, как будто его командир знал, что ему нельзя доверять. «Да не дважды ли ты предатель, дорогой мой, – спросил он сам себя, – надеешься одну несправедливость исправить второй, еще более глупой?» Он уж ожидал от министра отповеди, но тот ответил ему неожиданно спокойно, с усталой рассудительностью: