Всадник

– Здесь…– донеслось откуда-то сверху и сбоку, мигнули обледенелые перья, я чувствовал, что стремительно трезвею. Ощущения были еще те.

– А как мы?– спросил Карлыч, моя нога провалилась куда-то вглубь и уперлась, во что-то напоминающее человеческую спину, после этого все пропа…

« Зима пришла из безвременья,

оттуда же пришел февраль,

Исчезло небо, свет, сомненья,

осталась тихая печаль…»

х х х

Я бы в странники пошел

Пусть меня научат…

( Александр Сергеевич Маношин. Избранное.)

Похоже, это был уже обещанный Екатеринбург, вернее его пригород, если можно так выразиться. Я огляделся, вокруг было старое кладбище, и Карлыч, сидящий на заднице и глупо при этом улыбавшийся. Метели и ангела не было и это было приятно.

Вот так с погоста на погост,

путь странника довольно прост.

Что-то потянуло меня на высокую поэзию, не к добру.

Карлыч улыбнулся и произнес:

– Никогда не думал что…

Он закряхтел и стал приподниматься.

Я вдохнул побольше уральского воздуха и сказал:

– Пошли что ли?

– Куда?– Карлыч развел руками,– И где наш проводник?

– Полупроводник,– усмехнулся я,– Карлыч, его не будет, но кажется, я знаю, где этот чертов портал.

С погоста на погост. Это мне похоже музыкой навеяло, блин. Или северным ветром.

–Ну-ка, глубокоуважаемый профессор, включите, свою соображалку, пожалуйста, и скажите вечному студенту, где в этих местах находится главное российское кладбище?

К чести профессора он думал всего секунду, потом произнес:

– О боже!.. Дом Игнатьевых!

х х х

Спящая красавица. Иннуэндо.

Под мерное качание кареты Присцилла задремала и Вера погрузилась в странное видение, ей казалось, что она снова в доме у Матушки и в то же время где-то еще.

…Туманное утро четвертого дня Змееносца владело миром. Запах полыни густо поднимался над полем брани. Замер гномий хирд, ни шороха, ни вздоха. Замерло пространство. Остановилось время, и не было вокруг ничего. Кроме белесой дымки укрывшей все. Каждый видел только стоящих с ним рядом, и ожидание растворилось вокруг. Тишина. Не слышно даже бряцанья цепей превративших щиты бородатых воинов в горный монолит. Не нужно слов, не нужно движений… пока…

Тысячелетняя грусть укрылась в тумане, тысячелетняя дремлющая где-то неведомая воля просыпалась в этом тумане, пока бесшумно, словно человек внезапно очнувшийся на рассвете, и непонимающий еще, жив он или уже нет… Сжимались в тугой комок мышцы, вздувались вены на хмурых лбах и не было страха, да и где быть ему, когда не было одиноких, где быть ему, когда ощетинившийся щитами хирд готов отправиться тропою Героев, где быть ему, когда Монолит…

Что-то задрожало в воздухе. Это была великая песня стрел, летящих в воздухе над полем брани. Она оборвалась на низкой ноте излета, лопнула и рассыпалось над землей тысячей разных звуков и их оттенков, сначала тихо, потом все громче и громче.

И грянуло и разорвалось на осколки и понеслось. Глухой стук шел из-за тумана, глухой топот несся по полю, и вела его смерть, или бессмертие.

И они полегли… Все до единого и единый как все. Со своей последней песней на устах. Сжимая топоры и головы врагов. А песня осталась, последняя песнь гномов, последний символ их великого искусства.

Ты слыхала, как поют гномы? Конечно нет, откуда… А эта земля еще помнит из песнь, и их кровь, ибо с кровью впиталась песнь в эти камни…

…Голос гномы шел откуда-то из подпространства, и Вера чувствовала, как погружается туда в глубину забытых веков, туда, где еще не был никто из ныне живущих, и навстречу ей несся могучий хорал, настолько мощный, что пространство и время закручивались вокруг него в немыслимые узоры и были они подобны горной реке…

И хлопьями летел пепел погребальных костров. Всех костров, которые были когда-то, и яркие вспышки уносились куда-то в кромешную темноту, и темнота переставала быть темнотой. Искорки душ делали ее чуть светлей, и в этом был пресловутый Смысл Бытия.

– Так это для того… – прошептала Вера, или уже кто-то другой вместо нее.

– Да, – эхом отозвался знакомый голос.– Теперь ты знаешь…

Гулко словно подковы тикали часы, унося мгновения той же реки.

– Теперь знаю.– Шепнула Вера.

х х х

Глава XVI. В которой наши юные друзья изучают изнутри жизнедеятельность и различные виды поведения земляных червей.

Трудно сказать, сколько времени мы провели под землей, ход был действительно очень старым, я бы даже сказал древним, чтобы подчеркнуть уникальность этого хода. Из уважения к монахам в поте лица своего рывшего тут землю сродни земляным червям, я уже давно перестал аки и в мыслях своих называть гениальное это сооружение «норой», что непочтительно успел сделать перед началом нашего подземного променада.

Этот тоннель был очень узким и стены его удерживались на каких-то распорках или подпорках, как мне казалось чудом, или же по велению Господа нашего, что суть есть одно и тоже…