Всадник. Легенда Сонной Лощины

Дым такой густой, и я не замечаю, что уже стою на нижней ступеньке, и нога моя шагает в пустоту, и сердце подпрыгивает и падает, и я крепче прижимаю к себе Катрину. Входная дверь всего в нескольких шагах, она по-прежнему открыта, и за ней, в проеме, я вижу выросшую толпу, кучу людей, собравшихся поглазеть на то, как сгорает дотла мой фамильный дом.

Пошатываясь, вываливаюсь на крыльцо и кое-как спускаюсь с него. Все пялятся на меня, выпучив глаза, но никто даже не пошевелится, чтобы помочь. Что это с ними? А как же добрососедские отношения? Почему люди не пытаются потушить пожар? Почему не бросаются защищать посевы от огня?

Я падаю на колени и отпускаю Катрину – не слишком бережно. Она скатывается на землю, веки ее трепещут, и волна облегчения омывает меня. Она жива. Она все еще жива. Теперь можно и заняться зеваками.

– Ваши фермы сгорят, если вы не начнете немедленно поливать землю! Уходите отсюда! Прекратите глазеть! Спасайте посевы!

Несколько человек осоловело смотрят на меня. Они словно в полусне. С тревогой замечаю, что один из них – Хенрик Янссен. Он так и не переехал, и мы не раз сталкивались с ним после той ночи, когда он напал на меня, но он не извинился; он вообще не выказывал никаких признаков, будто ему что-то известно о случившемся. Выходит, Янссен действительно был тогда не в себе, лес околдовал его, но это не изменило моего отношения к нему. Ведь мне теперь известно, что в глубине его души скрывается нечто, чему наружу лучше не показываться.

– Уходите! – снова кричу, размахивая перед людьми руками. – Если не собираетесь помогать нам, то уходите!

Некоторые вздрагивают, и я вижу в их глазах осознание, которого не было там секунду назад, осознание и вопрос: «Что я тут делаю?».

Очнувшиеся начинают кричать, трясти соседей, напоминать, что пожар нужно сдержать, пока огонь не перекинулся на их собственность. На моих глазах народ будто пробуждается от общего сна. Начинается суета, все бросаются к своим домам.

Остается лишь Хенрик Янссен, пристально глядящий на меня и Катрину. В его глазах мне чудится что-то такое, что не появлялось там с той кошмарной ночи, что-то, чего мне совсем не хотелось увидеть снова. Уголки его губ ползут в стороны, рот растягивается в жутком подобии улыбки – слишком широкой, слишком зубастой.

– Уходи, – говорю я. – Тебе здесь не рады.

Я уже не ребенок, я выше Хенрика Янссена. Я не боюсь его. Да у меня и нет на это времени. Мне нужно посмотреть, что с Катриной.

– Бенте, – говорит он, и мое имя змеей соскальзывает с его губ, создавая ощущение, что под кожей мужчины скрывается нечто нечеловеческое. – Я так скучал по тебе.

Руки мои сжимаются в кулаки.

– Убирайся. Прежде чем я сделаю что-нибудь, о чем ты пожалеешь.

– Прелес-с-с-с-стно, – шипит он, и в глазах его пляшет злоба. – Как мило, как прелестно, что ты считаешь себя похожей на Брома и полагаешь, будто можешь кулаками подчинить всех, кто тебе не нравится. Но ты не Бром, крошка Бенте. Под этой одеждой ты всего лишь дивная, сладкая, аппетитная девочка.

Слова привычного ответа застревают у меня в горле.

Я не девочка. Я мужчина, и я докажу тебе это.

– Тебе не сделать из себя то, чем ты не являешься, Бенте. Я знаю, какова ты, даже если кто-то из этих дураков и не догадывается. Ты – бледное подобие Брома Бонса, вечно бегущая за его призраком, вечно укрытая его тенью.

Нет. Нет. Я не хуже Брома.

– Не слушай его, Бен, – говорит Катрина.

Она каким-то образом поднялась на ноги и стоит рядом со мной. Ее голос слаб и прерывист, через секунду она уже опирается на мою руку. Но взгляд ее яростен, как часто бывало в прошлом. Много месяцев она не была такой бодрой, такой настоящей.

– Не слушай его, – повторяет Катрина. – Это неправда, и это не Хенрик Янссен.

Я с трудом сглатываю:

– Знаю. Это что-то из лесов.

– Нет. – Катрина качает головой. – Не что-то из лесов. Оно явилось откуда-то, но зародилось не в наших лесах, хотя и заразило их, как заражало все, к чему прикасалось. Не знаю, что это на самом деле, но нельзя принимать его за человека, хотя оно некоторое время и притворялось таковым.

Хенрик Янссен прищуривается, и я вижу, что глаза его, неестественно красные, почти искрят.

– Ты всегда знала, что` я на самом деле, Катрина ван Тассель, хотя никогда и не говорила Брому.

– Да, – отвечает Катрина. – Я всегда знала. Ты сегодня натворил достаточно бед, Шулер. Более чем достаточно.

– Шулер? – Я перевожу взгляд с Катрины на Хенрика Янссена.

Он смеется, и смех его надрывает мне нервы.

– По крайней мере в одном она похожа на Брома. Слишком тупа, чтобы увидеть то, что у нее прямо перед глазами.

В ноздри мне бьет резкая вонь тухлого мяса, крови и серы, и тут я вижу. Вижу то, что все эти годы скрывал Шулер де Яагер.