Всадник. Легенда Сонной Лощины

Но можно ведь что-нибудь разнюхать, подслушивая разговоры взрослых, когда они думают, будто рядом никого нет.

Мне вдруг пришло в голову отправиться к дому Кристоффеля ван ден Берга. Я могла бы сказать, что пришла принести соболезнования, и матери Кристоффеля пришлось бы пригласить меня в дом, хотя бы на пару секунд, и тогда бы я выяснила, растаяло ли тело Кристоффеля, как туша овцы и труп Юстуса Смита.

Это было бы ужасно, ведь Бром сказал, что отвез останки в дом ван ден Бергов, а значит, родителям Кристоффеля пришлось бы наблюдать, как тело их сына разлагается.

За столом уже никто не сидел, хотя блюда стояли, оставленные для меня. Я взяла все, что захотела, и ела, ела, пока впервые за целую – кажется – вечность не почувствовала: я наелась досыта. Так здорово оказалось есть не под пристальным взором Катрины, ворчащей по поводу количества еды на моей тарелке.

Катрина. Катрину я тоже хотела кое о чем спросить. Отодвинув опустевшее блюдо, я отправилась на ее поиски.

Она, конечно, сидела в гостиной и шила. Сидела в своем любимом кресле возле окна, откуда виднелась подъездная дорога, так что ома всегда знала, когда кто-нибудь направлялся к нам в гости.

«А еще отсюда можно высматривать своенравных внучек, являющихся домой позже, чем следует», – подумала я.

Сияло солнце, волосы бабушки золотились в его лучах, и казалось, что она коронована солнечным светом. Когда я вошла, она подняла глаза. Взгляд ее вновь скользнул по моим кудрям, и я заметила, как она подавила вздох.

– Ты заспалась, – сказала Катрина. – Уже почти десять.

– Я завтракала, – ответила я, хотя встала действительно много позже обычного.

Обычно я вскакивала с рассветом, потому что именно в это время вставал Бром. Он говорил, что фермер должен блюсти дневные часы, а поскольку я хотела быть фермером, как он, то делала так же.

Но ты ведь больше не хочешь быть фермером, как он, верно? Ты хочешь скакать по лесам при свете звезд.

– Ну, я рада, что ты наконец встала. Мне нужно посмотреть, подойдет ли тебе вот это.

Ома приподняла свое рукоделие, и я поняла, что она шьет для меня новые бриджи.

Увидев выражение моего лица, бабушка заявила:

– Мне просто надоело, что ты каждый день портишь по платью.

Но я-то знала, почему она шьет штаны, и сейчас любила ее так, что мне казалось, сердце мое вот-вот взорвется.

– Иди сюда, – сказала она.

Я повиновалась, и Катрина приложила бриджи к моей талии.

– Впрочем, – продолжала она, – я подумала, что нам следует изменить для тебя покрой. Даже если тебя нисколечко не волнует, что скажут о тебе в деревне, – в этом отношении ты совсем как твой дед, он такой же толстокожий.

Судя по ее тону, это был не комплимент.

– Но я не хочу, чтобы люди сочли твой вид непристойным. Ты еще молода, однако когда-нибудь фигура твоя все равно станет женской, нравится тебе это или нет. Так что я сделаю эти брюки немного длиннее других бриджей и, возможно, не такими облегающими, как мужские.

Обычно я не проявляла интереса к шитью одежды, но идея создания штанов специально для меня оказалась интригующе-увлекательной.

– Если они будут чуть посвободнее, в них будет легче лазать, – сказала я. – И меньше вероятность, что я их порву, ведь ткань не запутается в ногах, как путается подол платья.

Тогда Катрина велела мне снять мои штаны и примерить новые. Впрочем, штанами это пока еще нельзя было назвать – Катрина соорудила только пояс, с которого свисали куски ткани, – и несколько минут она еще пришпиливала и поправляла что-то, пока я стояла с поднятыми руками. Обычно во время таких примерок я непроизвольно вертелась и переминалась, но сейчас заставила себя стоять спокойно. В кои-то веки Катрина решила сделать то, что мне действительно хотелось иметь, и я не собиралась рисковать потерять ее расположение, раздражая бабушку.

Через некоторое время она выяснила все, что хотела, и мне было позволено натянуть (теперь уже явно слишком тесные) старые бриджи. Еще несколько минут я понаблюдала, как бабушка делает аккуратные, ровные стежки – несмотря на плотную ткань. У меня так никогда не получалось. Интересно, подумала я, а умела ли так же хорошо шить моя мать?

– Ома. А что случилось с моим отцом?

Катрина опустила шитье, посмотрела на меня – и что-то в ее взгляде сказало мне: она ждала этого вопроса с того самого момента, как я вошла в гостиную.

– Ты знаешь, что несколько лет назад в Лощине свирепствовала лихорадка?

Я кивнула.

– И вы всегда говорили мне, что мои мать и отец заболели и умерли.

Катрина повернулась к окну, но не думаю, будто она видела что-либо за стеклом. Взгляд ее устремлен был куда-то вдаль – но не в пространство, а во время.

– Да, твоя мать подхватила лихорадку, и да, она умерла от болезни. Но твой отец умер, потому что отправился в лес, чтобы найти способ спасти ее и тебя.

– Меня?