Всадник на белом коне (СИ)

Я практически не матерюсь. Да, могу рассказать близким друзьям чем-то понравившийся анекдот, скажем так, без купюр. Но делаю это вполголоса и лишь в том случае, если поблизости нет девушек и взрослых. Не из-за страха перед последними или стеснения, а потому, что лет в восемь вдумался в утверждение отца «Интеллигент может ругаться матом, но это не мешает ему составить красноречивый связный текст без употребления нецензурных выражений. Быдло ругается матом потому, что по-другому не умеет…» и пообещал себе никогда не выглядеть быдлом. В общем, к месту разборок подхожу чуть более раздраженным, чем покидал свой новый дом. Что не мешает отслеживать звуки ночного сада и пребывать в постоянной готовности к нападению со спины.

Полянку, на которую я выбираюсь в конце не такого уж и долгого пути, изучаю так же добросовестно. Первым делом оглядываю компанию подростков, большая часть которых старше меня года на три-четыре, и пересчитываю потенциальных противников. Затем обращаю внимание на освещение. Ну, и заканчиваю мероприятие попыткой оценить состояния поверхности, на которой предстоит драться. К сожалению, ни один пункт из вышеперечисленного не дает поводов для оптимизма. Рубиться против трех-четырех противников мне приходилось почти на каждой тренировке, но каждый из них был неплохо знаком, являлся моим ровесником и работал предельно корректно. А тут предстоит «знакомиться» сразу с одиннадцатью лбами заметно старше и тяжелее. Пару-тройку раз в месяц папа устраивал мне спец-тренировки, во время которых заставлял спарринговаться в условиях недостаточной освещенности, на неровной поверхности и при не самых благоприятных погодных условиях, но заставлять источники освещения колебаться так и не догадался. А единственная лампочка, освещающая поляну, свисает с ветки дерева на обычном проводе с патроном и мотается из стороны в сторону после каждого порыва ветра. Ну, а оценить состояние земли не представляется возможным, так как она укрыта толстым ковром из окурков, смятых пачек из-под сигарет, конфетных фантиков и тому подобной дряни.

Пока я разглядываю все это великолепие, с самой середины «трона», роль которого исполняет парковая скамейка, невесть какими путями переместившаяся с предыдущего места «службы» в эту дыру, подает голос местный дон Корлеоне. И, выражая мысли одним матом, интересуется, почему «его» часы все еще болтаются на моей руке, и какого… хм… этого самого я все еще стою, а не ползу к нему на четвереньках, зажав «подарок» в зубах.

Я слушаю этот бред краем уха. А сам разглядываю стайку потрепанных «красавиц», окружавших разноцветным полукругом «трон», его хозяина и стайку прихлебателей. Хотя нет, не так — девчонок я оглядываю за считанные мгновения. Более того, успеваю запечатлеть в памяти даже особенности внешности хозяек самых выдающихся и красивых «достопримечательностей». Однако большую часть времени монолога залипаю на серо-зеленое лицо и исколотое предплечье своей ровесницы, валяющейся рядом с лавкой в состоянии глубочайшего наркотического угара — я догадывался, что жизнь в детском доме далеко не сахар, но обнаружить в нем наркоманку, признаюсь, не готов. Впрочем, в ступор не впадаю, поэтому на «приветственную речь» отца местной мафии отвечаю сразу после ее завершения:

— Это уже воспитание или все еще прелюдия?

Судя по тому, как он набычивается и сжимает кулаки, к такому поведению тут не привыкли:

— Не понял⁈

Я пожимаю плечами и объясняю. Постаравшись сделать это предельно доходчиво:

— Если ты собираешься меня воспитывать, сотрясая воздух и грозно надувая щеки, то я пошел обживаться на новом месте. Ибо мне скучно. Если нет, то переходи к основной части шоу — откровенно говоря, терпеть не могу болтунов. И не собираюсь тратить время на всякую ерунду.

Удивление «зрителей» можно черпать ложками. Еще бы, местный туз, вне всякого сомнения, перешедший в выпускной класс, ростом под метр восемьдесят с гаком и весит килограммов за семьдесят, а я в свои тринадцать дорос до ста шестидесяти семи и «наел» всего лишь пятьдесят пять. Но на эмоции толпы мне наплевать, поэтому я упираю взгляд в переносицу «дона Корлеоне» и вопросительно выгибаю бровь — мол, разбежимся или все-таки начнем шевелиться?

Не знаю, что такого он видит в моих глазах, но вместо того, чтобы встать и приступить к «воспитанию», пытается продолжить в том же духе — называет меня… хм… мелким недоумком и в своем непередаваемом быдло-стиле предлагает… хм… не будить лихо, пока оно тихо.

— Если ты привык работать только языком, то перестань носить штаны — они сбивают с толку… — презрительно усмехаюсь я, делаю вид, что собираюсь покинуть их крайне неуважаемую компанию и, наконец, дожидаюсь начала движения: «Дон Корлеоне», грозно выкрикивает что-то невразумительное, рывком выдергивает из-за плеч ближайших подхалимов верхние конечности, привольно разбросанные по спинке лавки, и выхватывает из кармана складной нож. А после того, как переводит его в боевое положение, рвет в атаку прямо из сидячего положения!